Он легко взбежал на бархан, махнул рукой на прощание.
— Товарищ старший сержант, откуда Берды так хорошо знает русский язык? Шпарит почти без акцента, — Бубенчиков проводил взглядом Мамедова.
— Почему у него самого не спросил?
— Посчитал неудобным.
— До войны он учился в русской школе. На фронте постоянно с нашим братом общался, здесь тоже. Сейчас в сельскохозяйственном институте учится, на заочном. Скоро заканчивает, — ответил Тагильцев.
— Ясно. Интересный человек, — сказал Бубенчиков.
Ветерок, тянувший по гребню бархана, уже зализывал оставленные Мамедовым следы и как бы отрезал пограничников от того мира, куда уходил сейчас Берды…
* * *
Подъезжая к заставе, Корнев с Ивашкиным увидели у зеленых с красными звездами ворот среднего роста капитана в полевом обмундировании и рослого солдата в парадной форме.
— Нас встречают… — Ивашкин склонился к мускулистому, крутому плечу Корнева. — А солдата я еще издалека узнал: твой сын. Очень на тебя похож, будто это ты сам в молодости. Гляжу я на этого парня сейчас и вспоминаю своего отделенного командира Корнева… в меру строгого, заботливого. Бывало, ты встречал меня, когда я возвращался из пограничного наряда. Все спрашивал: «Ну, как, Ивашкин, дела? Все в порядке?» И если видел, что я сильно устал, бывал не в духе, утешал: «Не журись, Федя, еще вся жизнь впереди… В ней будет много хорошего». И вот твой сын, словно твое отражение в зеркале, встречает нас. И тоже на заставе.
— Только по одежке сильно от меня отличается. На мне была гимнастерка ношеная-переношенная, десяток раз стираная. А Васька мой в новеньком мундире, брюки тоже с иголочки, навыпуск, фуражечка с лаковым козырьком.
— Время другое, Петр Семенович, — сказал Ивашкин. — Впрочем, форма одежды не главное. Новое поколение людей пришло на границу. Вспомни-ка, с каким образованием мы отправлялись служить. То-то. А теперь, по преимуществу, со средним идут. И в целом кругозор, общее развитие у ребят несравнимо выросли.
Гости вышли из машины. Капитан доложил: пограничная застава живет и действует по распорядку дня… Рядовой Корнев вытянулся перед полковником.
— Здравствуй, Вася. Вон ты какой — сын моего друга. Богатырь, ростом-то отца обошел, — Ивашкин пожал руку солдату и негромко заговорил с капитаном, направляясь во двор.
Корнев обнял сына, ткнулся губами в его мягкий, еще не успевший загрубеть от жесткой щетины и частого бритья подбородок.
— Что ты, батя! — ломким баском воскликнул сын и оглянулся — не заметили бы офицеры этих нежностей.
— Ладно, не петушись. Мать просила тебя поцеловать, — Корнев оглядел сына с ног до головы, остался доволен. Плечи раздались, фигура выглядела подбористей, чем раньше. Хорош парень! — Бери-ка вон чемодан, там она тебе гостинцы послала. С товарищами поделиться не забудь.
— Разве об этом надо напоминать… У нас заведено, если кто получает посылку, одариваются все. Живем, как братья, — при взгляде на отца глаза у сына радостно блестели. Отец ему тоже понравился в черном строгом костюме, в белой рубашке с галстуком. При орденах. Пусть ребята посмотрят, каков его батька. — Только посылка — это ведь мелочь, — продолжал сын уверенно, Корневу показалось, даже как бы наставительно. — Главное — в службе друг другу помогаем. А когда все делается сообща, когда плечо к плечу, любая трудность нипочем.
— Знамо дело… — согласно кивнул Корнев-старший и в приливе нахлынувших родительских чувств подумал о сыне: «Ишь ты, какой агитатор. А мысли-то с Федиными схожи. Новое поколение… Крой, поколение, растолковывай батьке, что к чему. А отцу твоему все это, между прочим, доподлинно известно. Вот и выходит, время-то другое, а законы те же, по каким и мы в свои годы на заставе жили. По ним же я и в Казахстан ездил хлеб убирать».
Пока шли от ворот к зданию, он рассказал сыну о доме. Все живы-здоровы. Урожай нынче богатый.
— Как поживает Марийка? — спросил сын и потупился, зарделся.
Отец ласково усмехнулся. С соседской дивчиной Марийкой, дочкой колхозного агронома, у сына дружба со школы. Теперь она учится в техникуме, в городе. По всему видать, Василя ждет. Должно быть, из ее писем ему о ней все известно, однако, когда любишь, хочется знать еще больше. Отец-то ее видел недавно, а он простился — больше года прошло. Тая улыбку, Петр Семенович ответил успокоительно:
— Учится Марийка. По выходным дням из города наведывается. К нам забегает, всякий раз тебе приветы передает.
Заставу Корнев помнил хорошо, не раз бывал здесь в составе резерва, ходил в пограничные наряды. Но сейчас не узнал ее, хотя и стояла она на прежнем месте. Новые, более просторные здания глядели широкими светлыми окнами на асфальтированный двор, обсаженный акацией, местным тополем-турангой, кленом. Там, где раньше была конюшня, находился гараж. Перед одним из боксов пограничники возились у большого прожектора, установленного на автомашине. В его зеркальном рефлекторе дробился, играл веселыми бликами солнечный луч.
— А лошадок у вас теперь нет? — спросил Корнев.
— Есть немного… для хозяйственных надобностей.
Потом начальник заставы показывал гостям служебные и жилые помещения. Спальные комнаты для отделений, бытовая, умывальник, кухня и столовая были по-современному благоустроены, удобны. В специально оборудованном помещении стояла новая, очень компактная киноаппаратура.
«Выходит, кинопередвижку побоку. А мы ее когда-то ждали, как подарок к празднику», — подумал Корнев.
Словно угадав его мысли, капитан сказал:
— Только ленты меняем. Картину можем показать в любое время. Скажем, приурочить к комсомольскому собранию или тематическому вечеру. Или когда пограничники встречаются с молодежью из аула. Короче говоря, кино у нас сегодня не только зрелище, оно широко используется в воспитательных целях.
У дежурного связиста Корнева поразило обилие различной аппаратуры. У дежурного по заставе был свой, если так можно сказать, пульт управления, отлично исполненный макет охраняемого заставой участка границы.
Все увиденное говорило о том, что по сравнению со временем, когда Корнев с Ивашкиным служили на заставе, произошли большие перемены и в солдатском быту, и в охране границы. Корнев не считал себя наивным человеком, чтобы видеть в этом какое-то чудо. Он и у себя в колхозе постоянно имел дело с техникой, с приборами и машинами. Но там изменения происходили постепенно, на его глазах, при его непосредственном участии. И все изменения казались ему естественными. А сегодняшнюю заставу он сравнивал с тем ее состоянием, в котором оставил при увольнении. И потому условия жизни на ней и техническая оснащенность поразили его. Ему хотелось поделиться своими чувствами от увиденного с Ивашкиным, сказать, мол, он немножко завидует сыну, что тому выпало лучшее время служить на границе, чем им. Но его старый друг, видимо, и сам угадал, о чем думал в эти минуты Корнев, и упредил его, сказав:
— Те же пески вокруг, а застава среди них, как благодатный островок. В свое время о многом мы могли только мечтать.
После обеда пограничники собрались в ленинской комнате, сели в кружок возле ветеранов. Пошел неторопливый разговор о днях давно минувших и сегодняшних. Выполняя обещание, данное начальнику отряда, Ивашкин рассказал, как группа пограничников пробивалась через горячие пески к далекому колодцу, стояла там заслоном и, наконец, схватилась с нарушителями границы. Корнев вместе со всеми слушал рассказ и дивился умению Ивашкина в немногих словах, но очень емко рисовать боевые эпизоды. Поднаторел Федя. Вот что значит политработник. Одним он остался недоволен — Ивашкин ничего не сказал о себе, кроме того, что он тоже был бойцом отделения сержанта Тагильцева. Корнев хотел было поправить эту несправедливость, но его опередил один из солдат:
— Оказывается, наши пески вы прошли насквозь…
Беседу прервали отрывистые, резкие звуки сирены, раздалась команда «В ружье». Пограничников словно порывом ветра выдуло из комнаты.