А нарушители между тем не сидели на месте, не ждали, когда пограничники подойдут к ним вплотную и возьмут за шиворот. Один держал пистолет на изготовку, другой отбегал на десяток шагов и залегал. Затем то же делал другой.
Глаза Тагильцева привыкли к темноте, и он разгадал этот их маневр. На что они надеялись? Вокруг на десятки километров безводная пустыня… Но ведь пришли же они откуда-то, не с неба спустились вместе с верблюдами. Где-то таились, и по их виду не заметно, что они испытывали лишения. Значит, кто-то надежно их укрывал, кормил.
Сейчас, пытаясь оторваться от пограничников, они вернулись в лощинку, стали на свой же след. Почему? Причина может быть одна — не знают окрестностей, и только след может привести их туда, откуда они пришли.
Тагильцев пытался поставить себя на место противника, угадать, что он замышляет. Но как это не просто! Нет, враг попался хитрый. Его уловкам надо противопоставить свою…
Прибежал Чернов, упал рядом, доложил: задержанный находится под охраной, Герасимов поймал одного верблюда, привязал, пошел искать второго.
Преследуя нарушителей, Тагильцев предупредил Чернова и Елкина, чтобы действовали осторожно, не лезли на рожон.
Вдруг впереди раздался оклик: «Стой!» Затем последовало добавление, дескать, не уйдете, такие-сякие. Корнев сдержанный парень, а тут с такой злостью гаркнул. Потом послышалась возня и опять голос Корнева: «Вяжи ему руки, Федя…»
Так, второй задержан. И тут же Тагильцев заметил, как над гребнем бархана скользнула тень. Вот он, последний… Дернул куда-то в сторону.
— За мной, ребята! — приказал он вполголоса.
Тагильцев проворно взобрался на бархан. Обратный склон оказался крутой и он съехал по нему, как на салазках. Резко вскочил, чувствуя, что человек где-то рядом. Так и оказалось, потому что тотчас же сверкнула вспышка выстрела. Очень близко сверкнула, казалось, на расстоянии вытянутой руки. Пуля ударила ему в левое плечо. От удара страшной силы и боли — будто его пронзили раскаленным шилом — Тагильцев крутанулся на месте, сделал по инерции шаг вперед и упал. Падая, выбросил правую руку с автоматом вперед и наткнулся на человека.
Пронеслась мысль, как бы не упустить врага. Он попытался навалиться на него всей своей тяжестью, но по голове ударили чем-то тяжелым, скорей всего, рукояткой пистолета. Глаза сразу застлало туманом.
Сознание к Тагильцеву вернулось, видимо, через какие-то секунды, потому что нарушитель не успел ударить его снова и не смог выстрелить. На него навалились Чернов с Елкиным, вышибли пистолет, схватили за руки.
— Ведите его… туда, к колодцу, — сказал Тагильцев, пытаясь подняться.
Ему это удалось, он привстал, держась за куст, и сразу ощутил, как намокла гимнастерка. Голова закружилась.
— Что с вами? — подскочил к нему Корнев, не дал упасть, поддержал.
— Влепил он мне… пулю, — сказал Тагильцев, чувствуя, как озноб пробегает по спине.
Только что было нестерпимо жарко, пот заливал лицо и вдруг стало холодно.
— Петро, обыщите все вокруг. Может, бросили что-нибудь, — проговорил он.
— Прежде перевязать вас требуется. Ребята, отведете задержанных, бегом несите следовой фонарь. Справа в углу, как войдешь в мазанку, — крикнул Корнев пограничникам, уводившим нарушителей.
— Охранять их… как следует, — тихо промолвил Тагильцев.
— Это уж точно, — ответил Корнев и крикнул вдогонку. — Ребята, глаз с них не спускайте. Если что, стреляйте паразитов…
Последнее добавил от себя, явно превысив полномочия. Но сказал он это намеренно, чтобы бандиты слышали и не надеялись на побег, а пограничники пусть знают приказ командира отделения.
Скоро примчался с фонарем Ивашкин. В луче света лицо старшего сержанта было особенно бледным, струйка крови запеклась на лбу и щеке.
— Так вас и в голову ранило? — усаживая Тагильцева, спросил Корнев.
— Нет. На голове он мне кожу рассек. А пуля угодила в плечо.
Расстегнув поясной ремень, Корнев складным ножом распорол гимнастерку Тагильцева от плеча до пояса, осмотрел рану.
— Похоже, насквозь прошло. Сейчас забинтуем. Федя, давай пакет, одного тут не хватит, — Корнев с треском разодрал прорезиненную оболочку своего индивидуального пакета.
А Ивашкина замутило от вида и запаха крови. Рана ему показалась очень страшной, и он мысленно уже прощался с отделенным. У него ослабли ноги, и он плюхнулся на песок.
— Не раскисай, Федя. Помогай, придерживай подушечку, — прикрикнул Корнев, и это отрезвляюще подействовало на Ивашкина.
Наложив подушечки на рану, Корнев забинтовал плечо, бинтом же притянул руку к груди, чтобы Тагильцев не шевелил ею.
— Кровь остановится, полегчает. Однако надо подгребать к дому. Мы с Ивашкиным донесем вас, — сказал Корнев.
— Сам попробую дойти. Недалеко. — Тагильцев попытался подняться.
— Только без этого самого, без геройства, товарищ старший сержант. Рану бередить нельзя, — нарочито резковато проговорил Корнев.
Тагильцев не стал возражать, сел солдатам на руки, сцепленные «в замок». С первыми же шагами Ивашкин ощутил, как напряглась рука старшего сержанта, обнимавшая его плечо. Значит, даже легкая тряска вызывала боль.
Медленно, с остановками, наконец добрались они до колодца. Усадили Тагильцева на расстеленную шинель.
— Одну минутку, лицо оботру вам сырым полотенцем, — сказал Корнев.
Ивашкин взял котелок, побежал за водой…
Тихо потрескивали сучья в костре. Пламя раздвигало темноту, косматые тени бродили по склону бархана.
Бандита, ранившего Тагильцева, тоже посадили поближе к огню. Тагильцев долго вглядывался в его смуглое, слегка удлиненное, азиатское лицо. Черные брови нахмурены, быстрые глаза метали злые взгляды. Под прямым носом короткие усы, подбородок затянут густой щетиной.
Одет был главарь, — как мысленно определил Тагильцев — по-местному, не отличишь от первого встречного средних лет туркмена. Серый, изрядно потасканный халат перетянут кушаком, из-под него на груди выглядывает несвежая белая рубаха. На голове шапка из серого каракуля. На ногах сыромятные чарыки, полотняные онучи.
— Кто вы, с какой целью прибыли на колодец? — спросил старший сержант хрипловатым голосом.
— По какому праву ты допрашиваешь меня? — в свою очередь угрюмо спросил тот.
Он говорил по-русски чисто. На его лице Тагильцев не заметил ни тени испуга или подавленности. Главарь сидел, сложив ноги калачиком, как обычно сидят туркмены, бросал колкие взгляды на старшего сержанта, но тут же отводил глаза, хотя старался держаться независимо.
— Стало быть, имею право. В данном случае я представляю здесь Советскую власть, являюсь начальником военного гарнизона, — строго произнес Тагильцев.
— Когда молоко у тебя на губах обсохнет, может быть, я признаю тебя представителем власти и начальником.
— Отвечайте на мой вопрос.
— А я хочу знать, почему вы держите меня и моих людей со связанными руками? Я тоже представляю государственную службу, — продолжал наступать задержанный.
— Чью и какую? — перебил Тагильцев.
— Я везу срочный груз и почту в город… а ты незаконно задержал меня силой оружия. Ты за это ответишь.
— Первыми открыли огонь вы, а не мы. Вы и ваши люди невредимы. Ранен же я…
— Меня вынудили.
— Почему не подчинились, когда от вас потребовали остановиться?
— Я везу срочный груз и не обязан отчитываться перед первым встречным. Верблюды убежали, ты ответишь за утрату груза.
— Снова, спрашиваю, кто вы, куда направлялись?