Ивашкин с гордостью слушал своего отделенного. Старший сержант был непреклонен в своих требованиях. Но как, должно быть, ему трудно: рана небось болит, и по голове этот гад ударил. Но ни словом, ни жестом не выказывал слабости отделенный.
— Вы изъяли мои документы, там все написано, — гнул свое задержанный.
«Упорный, черт. Не скажет правды», — подумал Ивашкин, глядя на перекошенную злой гримасой, обросшую черной щетиной физиономию.
Когда задержанного увели, Корнев заявил:
— Не верю я его документу. Такого поселка, какой в нем указан, в нашем районе нет. Это я знаю точно. И никакой он не почтовый служащий, врет все. Да и будь он тем, за кого себя выдает, отвечать должен за то, что оружие применил.
— Другого он ничего не скажет, люди его тоже. Мы сами прошляпили — с самого начала держали их вместе. Они обо всем успели договориться. Поэтому нужна проверка, — сказал Тагильцев.
Глава девятая
СВЕТИ, ЗВЕЗДА!
Часа за три до рассвета Корнев разбудил Ивашкина.
— Вставай, Федя. Есть дело… А я Бубенчикова подыму. Собирайтесь, ребята, как на службу, и к командиру.
— Как он себя чувствует?
— Плохо ему. Понял?..
Подстегнутые тревожным известием, пограничники через несколько минут в полном боевом снаряжении стояли перед старшим сержантом.
— Товарищ старший сержант… — произнес Ивашкин громко, как обычно докладывал, когда подходил к командиру, но Бубенчиков его одернул:
— Погоди, может, он спит, а мы разбудим.
Но Тагильцев не спал, лишь глаза были закрыты.
— Собрались? — спросил он, пытаясь приподняться.
Подбежал Корнев, помог ему сесть. Расстегнул полевую сумку, включил фонарь. Шурша карандашом по бумаге, Тагильцев спрашивал:
— Отдохнули?
— Так точно.
— Здоровы, службу нести можете?
— Нам-то что сделается… Как вы, товарищ старший сержант? Вам полегчало? — Бубенчиков присел перед командиром.
— Нормально, Сергей Бубенчиков. Чувствую себя хорошо.
Обрадованный Ивашкин подумал, может, Корнев преувеличил, говоря, что командиру худо.
— Фляжки наполнили? — продолжал спрашивать Тагильцев. — Сухари взяли?
— Ефрейтор Корнев даже сверх нормы дал, — солдаты для убедительности похлопали себя по тугим карманам.
— Ладно, — Тагильцев помолчал немного, подумал и посуровевшим голосом сказал: — Приказываю вам выступить в дозор и следовать в расположение заставы с донесением капитану Рыжову. Маршрут движения — «по тропе» до такыра и дальше прямиком к колодцу. Старший наряда — рядовой Ивашкин.
Ивашкин взял вчетверо сложенный листок. Тагильцев, прикрыв глаза, откинул голову, прижавшись затылком к стенке мазанки. Пряча донесение в карман гимнастерки Ивашкин понял, что его командир лишь делал вид, будто чувствует себя сносно, а на самом деле ему тяжело.
— Вопросы есть? — спросил старший сержант и, не дождавшись ответа, уточнил: — Значит, все ясно.
По их дружному молчанию он угадал, да это ему было известно и раньше, что задача для солдат оказалась неожиданной и, наверное, представлялась почти невыполнимой. Куда идти, какие приметы укажут им верное направление?
— Вы, ребята, не тушуйтесь, — заговорил Тагильцев не языком приказа, а доверительно. — Дорогу вы так ищите… Во-первых, наши метки на кустах, надеюсь, сохранились. Полярная звезда была постоянно справа и чуточку сзади. Поглядывайте на нее чаще. Барханы перевалите, тут и рассвет наступит. На такыре наши знаки обязательно сохранились. Я верю — вы непременно дойдете. Ну, желаю успеха, — Тагильцев пожал руки пограничникам. — Ступайте. Тебя, Федя, я назначил старшим наряда… так ты, постарайся, и будьте бдительны…
— Спасибо, товарищ старший сержант, — дрогнул голос у Ивашкина. — Я все выполню…
Провожая пограничников, Корнев наставлял:
— Ребята, отделенный вам время не назначил, когда прибыть на колодец. Ведь не по знакомой дозорке пойдете, а по бездорожью. Но спешите. В госпиталь его надо скорее.
Барханы сразу обступили их со всех сторон, тишина повисла вокруг. Она нарушалась только частым дыханием солдат да шуршанием песка под сапогами.
Первую метку-вешку они нашли без труда.
— Ну, что, Федя, — радовался Бубенчиков, ощупывая узелок, завязанный на ветке, — направление взяли верное.
— Погоди, Сережка, прошли не больше километра. Знаешь, еще сколько киселя хлебать? Главное — не заблудиться нам с тобой, — Ивашкин поглядывал на Полярную звезду, определял направление, куда шагать дальше.
— Будем держать от метки к метке — не собьемся, — уверенно заявил Бубенчиков, будто он только то и делал, что ходил по незнакомым дорогам, не испытывая затруднений.
Ивашкин недовольно подумал о Бубенчикове: слишком самоуверен. С таким скорее залетишь куда-нибудь… Хотя, почему они должны обязательно залететь? Ничего плохого пока не случилось, потому шагай себе, Федя, и думай о чем-нибудь приятном. Так тебя наставлял старший сержант Тагильцев?
Прошли вроде немного, а жарко стало, пот уже градом катился. Водички попить, что ли? Мелькнула мысль: надо бы воду экономить, неизвестно, сколько времени придется топать. Но… отстегнул фляжку и сделал несколько глотков. Только растравил…
— Ты вот что, Серега, держись от меня метрах в десяти. Только из виду не теряй. — Ивашкин сказал совсем не то, о чем только что размышлял.
— Это почему? Рядом как-то веселее, — возразил Бубенчиков.
— Ты же знаешь, не полагается. Вдруг нападение. Если мы вместе, обоих и накроют.
— Какое нападение? Ни единой живой души вокруг. А нарушителей мы задержали.
— Может, не всех. Вдруг кто-то еще шатается по пескам.
— Ладно, я понял, — согласился Бубенчиков.
— Если что заметишь, дай сигнал: два раза щелкни прицельной рамкой. Легонько так, я услышу.
Они пошли дальше. Но как тяжело было шагать по оплывавшему под ногами песку. Порой казалось, что солдаты топчутся на месте. И все же вторую метку они обнаружили тоже сравнительно легко.
— Что я говорил! — торжествующе воскликнул Бубенчиков.
— Хорошо бы так-то до самого конца, — отозвался Ивашкин, подумав, что, может, они и без приключений доставят донесение капитану Рыжову.
Но радовался он преждевременно. Слишком легко поверил в то, что удастся без осложнений пройти весь путь. Следующую метку они не нашли. Не то отклонились от «тропы», а могло песком занести тот куст.
Одно было утешение: если судить по времени, они должны были быть совсем близко от такыра. Ивашкин то и дело поглядывал на Полярную звезду, которая тоже переместилась по небосводу и повисла где-то над горизонтом, торопил рассвет.
Но пока вокруг лишь одни песчаные холмы.
Ивашкин хотел с ходу взобраться на вершину крутобокого бархана, но сил не хватило, и он съехал вниз. К нему подбежал Бубенчиков.
— Федя, что с тобой? — спросил он тревожно.
— Споткнулся, — ответил Ивашкин, не вставая. — Давай, Серега, отдохнем.
Он лежал на скате бархана, уткнувшись лбом в согнутую руку, а потревоженный песок все сыпался и шуршал, как шелестит по листве осенний дождик-сеянец. В памяти неожиданно всплыло одно «домашнее» событие. Произошло это незадолго до его призыва в пограничные войска. В разгар уборочной страды приехал в деревню районный военком. Когда в обед колхозники собрались в полевом стане, он вручил матери Федора отцовский орден Отечественной войны, который не успел он получить сам, сложил голову в бою. Ивашкин тоже был на вручении — председатель нарочно вызвал его из конторы в поле.
Все это было неожиданно для него и матери. Они снова пережили горечь утраты и испытали благодарность людям за добрую память об отце, потому что вслед за военкомом многие пожелали сказать свое слово, по-доброму вспомнили об односельчанине. Потом председатель отпустил мать домой.
— Праздник у вас в семье. И если хозяин в дом не вернулся, то напомнил о себе добрыми делами. Ордена дают за хорошие дела, — сказал председатель. — Идите и помяните его, а норму вашу мы тут выполним без вас.