— Давай работы!..
Старые друзья в обнимку пришли в мастерские.
Но литейная — не зеленая пуща. Гудение пламени — не пение птиц. Расплавленный металл — не тихое озеро.
Николай по глазам Федота понял, что брызжущий огненными блестками металл — не для него. Федот сторонился гудящего пламени:
— Мне бы чего-нибудь такого... чтоб не страшно.
Прошло время, Федот привык к новой обстановке и сделался полноценным рабочим.
Глядя, как хорошо стал работать Федот, Николай испытывал гордое чувство учителя. Это было большое и прекрасное чувство. Он даже начал смотреть на плоды своего труда какими-то новыми глазами, видел теперь в этих больших грубых кусках металла то, чего никогда прежде не замечал: черты мастера. Иногда он сравнивал одни и те же вагонные детали, сделанные им самим, с отлитыми Федотом или отцом. Он находил в них разницу, как если бы они отражали черты характера своих создателей: добротные, все как одна, у старого Франца; точные, без заусенчика, вылизанные, как зубчатки часов, у самого Николая; а у Федота такие, что видно — лишней минуты не потратит. Рабочие поверхности отделаны мастерски, а там, где не нужно, металл даже не тронут: как был из формы, так и остался черным, шершавым.
Чем больше Николай приглядывался к своему приятелю, тем больше видел, как тот не похож на него самого. Но от этого их дружба и взаимная любовь не уменьшались, а, кажется, делались еще крепче. Юноши начинали поглядывать друг на друга с уважением.
А однажды, решив, что настало время, они вместе пришли к секретарю комсомольской ячейки.
Пока Николай, стоя у двери, смущенно мял прокопченную кепку, более разбитной Федот сказал:
— Мы в комсомол!
Прошло еще несколько месяцев. Как-то Николай рассказал Федоту о своих мечтах, о том, что его держит в мастерских только отсутствие смены на посту у вагранки.
Федот задумался.
Он несколько дней внимательней, чем обычно, приглядывался к работе у вагранки. Потом сказал Николаю:
— Давай обучай до конца всей премудрости.
— Зачем?
— Подменю тебя.
— Поди, страшно?
— Небось, в летчиках пострашней...
Скоро Федот сказал:
— Иди учиться.
— А ты?
— Буду стоять на твоем месте.
— Может, и ты другую дорогу видишь?
— Может быть.
— Тогда...
Федот рассердился:
— А ты не канитель, иди! Твоя очередь. А потом встретимся — рассчитаемся... — Он махнул в сторону виднеющегося в воротах клочка голубого неба. — Там.
— И ты туда?
— Комсомол должен летать.
— Это верно... Что ж, дождешься смены и ты.
— Дождусь.
Парни крепко пожали друг другу руки, подумали и, обнявшись, поцеловались.
Выйдя из ворот мастерской, Николай снял шапку, постоял, потом вскинул голову. Над ним распростерлась бездонная синь ясного неба.
На пороге неба
Сколько препятствий!
Нелегко было Николаю перейти на положение «иждивенца». Как ни добра была мать, как ни старалась она создать уют и достаток в маленькой квартирке в Петровском парке, Николай постоянно возвращался мыслью к отцу. Ведь отец был уже не молод, а ему приходилось теперь одному содержать семью. И ученье оказалось труднее, чем думалось Николаю. Работая в мастерских, он был в последнее время уже на равной ноге со старыми рабочими. Он привык чувствовать себя взрослым. А в школе пришлось садиться за парту с пареньками, может, и равными ему по возрасту, но еще думавшими об озорстве и забавах.
Трудно было примириться с тем, что подчас эти ребята на уроках отвечали лучше него.
Еще длиннее стали вечера Николая. Он поставил себе задачу: догнать и перегнать одноклассников.
Долго светилась лампа над его столом, когда весь дом уже спал.
А вскоре новая страсть вошла в его жизнь: летающие модели.
Мало-помалу потолок его каморки оказался сплошь увешанным моделями самолетов всех систем и калибров. Со временем они стали перекочевывать и на потолок соседней комнаты, где спали родители.
Все модели были построены без знания основных законов физики, без советов опытных людей. Николай работал по догадке да по личным наблюдениям, которые вел через забор Ходынского аэродрома.
Ни одна из построенных им моделей не совершала такого полета, чтобы ему помешали стены комнаты.
Так было до тех пор, пока Николай не увидел журнала «Самолет».
Он привык браться за всякое дело круто. Адрес на обложке «Самолета» привел его в редакцию. Его модели делались все совершенней. От прыжков они перешли к коротким взлетам. От коротких взлетов — к полетам через весь двор.