— И ты мог жить с этим?.. Один!
— Иногда лучше ошибаться в одиночку.
— Разве это не тяжелее?
— А разве лучше, если будет тяжело двоим?
— Но потом ты понял?..
— Не будь за мною партии, может быть, и не понял: всякие разговоры о предопределенности, о жертвенности и прочем — умничанье и рисовка. Нам они не к лицу. Посмотришь вокруг, подумаешь и...
— Хочется жить!
— Перед нами такая большая, такая благородная задача — борьба за самое правое дело, какое знавала история.
— Для этого нужно жить.
— Как можно полнее и как можно дольше!
— Чтобы работать!
— И бороться... Ради этого стоит зубами драться за жизнь. За свою и чужую. Ради дела, ради всех вас, ради... него. — Николай кивком указал на спящего Виктора.
— Значит, ты... — Она, не договорив, прижалась к его плечу. —Ты меня очень успокоил.
— После войны пойдет другая жизнь. Куда сложнее!.. Нужно готовиться в академию.
— Дай список, подберу тебе книги...
Не выпуская ее из объятий, Николай подошел к дивану и сел.
Анна сидела, тесно прижавшись к нему.
Долго молчала, потом спросила:
— О чем ты думаешь?
Ответил не сразу.
— Хочешь, прочту новые стихи?..
И умолк, словно перечитывая их мысленно. Она не торопила. Знала, что если стихи ему нравятся, он их непременно прочтет:
Они помолчали.
25/VI 1941 г.
Экипаж Николая готовил к полетам новый самолет.
Немцы совершили налет на аэродром. Николай с турели своего стоящего на земле самолета открыл огонь по низко летящим немецким самолетам. Сбил одного. Но не придал этому никакого значения: случайность! Она интересовала его постольку, поскольку одним немецким самолетом стало меньше да можно было вблизи рассмотреть остатки разбившейся машины. Но это не было его прямым делом. Его дело возобновится завтра. Сегодня к вечеру самолет будет готов.
Вечером Информбюро передало:
«Части противника развивали наступление на Вильненском и Барановичском направлениях... Отдельным танковым группам противника удалось прорваться в район Вильно — Ошмяны. Попытки прорваться на Львовском и Бродском направлениях встречают сильное противодействие контратакующих войск Красной Армии, поддержанных мощными ударами нашей авиации».
Всякий раз, как упоминалась авиация, брови Николая сходились и на лице отражалось напряженное внимание:
«...Наша авиация нанесла ряд сокрушительных ударов по аэродромам немцев в Финляндии, а также бомбардировала Мемель, корабли противника севернее Либавы и нефтегородок порта Констанца...».
Жаль, что он не был в воздухе...
26/VI 1941г.
День во второй эскадрилье начался рано. Гастелло придирчиво осмотрел все самолеты. Сам проверил материальную часть, штурманское оборудование и вооружение. Было похоже на экзамен в школе. Удивлялись даже его люди, привыкшие к повышенной требовательности командира эскадрильи.
Самолеты выглядели, как подготовленные к параду. И все-таки не оказалось ни одной машины, на которой его острый глаз не нашел бы какого-нибудь упущения. Все это были мелочи, на которые другие комэски, быть может, и не обращали внимания. Но когда кто-нибудь из его людей пытался сослаться именно на то, что это пустяки, Гастелло не уставал повторять:
— В авиации пустяков нет!
После машин Гастелло осмотрел парашюты. Он требовал, чтобы при укладке каждого парашюта его владелец непременно присутствовал сам.
— От неверно заложенной складочки зависит ваша жизнь, — говорил он. — Быть может, эта складочка и «пустяк», а я не желаю, чтобы ваша жизнь ставилась под угрозу из-за «пустяка».
Потом было просмотрено обмундирование. И тут все то же правило: мелочей нет. От всего зависит жизнь, все может поставить под угрозу выполнение боевого задания.
Несходящаяся застежка-«молния» — пустяк? А если бы в полете комбинезон зацепился незастегнутым клапаном за один из десятков рычагов и винтов, торчащих внутри самолета?
Узковатый воротник — тоже пустяк? А что скажет летчик на высоте, когда ему начнет казаться, что его душит? Он будет думать об этом крючке или вовсе лишится сознания.