Когда вдали затих стук мотоциклов, Прохор почувствовал, что у него совершенно затекла рука, сдавленная агрономом. Заплаканные глаза партизана были устремлены туда, где на фоне алого горизонта темнели крутые крыши избушек...
— Как ты мог это выдержать? — спросил я Прохора.
— Скажи мне лучше, как мог это выдержать он?.. Знаешь, что он мне сказал потом? «Он умер легко, мой мальчик... Иначе они стали бы мучить его, добиваясь показаний»... Признаюсь тебе: если бы рядом со мной не было этого маленького человека в очках, я... сорвал бы задание, — сказал Прохор и закрыл глаза. — Иди-ка, дай мне поспать.
Я вышел из землянки, хотя видел, что глаза его попрежнему открыты и едва ли он сумеет заснуть.
Музыкант
Полковник неодобрительно покачал головой:
— Вы попросту устали. Нужно отдохнуть.
Прохор вскинул свою тяжелую голову:
— Прошу дать мне любое задание, и вы увидите...
Но полковник твердо повторил:
— Доложите начальнику штаба: вам приказано отдохнуть. Поезжайте в город и раньше завтрашнего дня не возвращайтесь!
В голосе полковника прозвучали нотки, которые мы достаточно хорошо знали, чтобы уже не возражать, когда их слышим.
Нам ничего не оставалось, как ехать «отдыхать».
Мы приехали в город, когда он тонул уже в вечерней мгле. Непривычно просторными казались улицы с редкими автомобилями. Мы шли мимо затемненных витрин, мимо едва мерцающих огней светофоров. У площади мы попали в поток людей, стремившихся к слабо освещенной двери большого здания. То был концертный зал. Давался фортепианный концерт. Прохор в нерешительности остановился перед афишей.
— Раньше рассвета возвращаться не велено? — спросил он.
— Не велено, — ответил я.
— В ресторане столько не высидеть?
— Не высидеть.
— Займемся интеллигентным развлечением, — сказал он со смешком и ткнул в афишу.
— Тебе неинтересно, — сказал я,
— Я для тебя, — ответил он и отворил дверь. — Ты послушаешь, а я сосну.
Я знал: это говорится, чтобы позлить меня.
В партере Прохор демонстративно вытянул ноги, поудобнее устроился в кресле, делая вид, что вот-вот заснет.
На эстраду вышел щуплый человек во фраке с длинными фалдами. Он сел, несколько раз передвинул с места на место стул и стал задумчиво тереть свои длинные, тонкие пальцы. При этом он смотрел куда-то поверх рояля. Рыжие волосы его были зачесаны назад и обнажали высокий выпуклый лоб.
Пианист уронил подбородок на галстук, торчащий, как крылья большой белой бабочки, и положил пальцы на клавиши. Он играл Шопена. Прохор насмешливо косился в мою сторону. Кажется, он искренно начинал скучать. Но вот зазвучали бравурные ноты мазурок. Потом был сыгран вальс, полонез. Пианист перешел к Листу. Тяжелые басы «Funerailles» падали в зал. Прохор больше не щурился пренебрежительно. Он подпер голову ладонью и, не отрываясь, глядел на пианиста. По мере того как музыкант играл, его рыжие волосы беспорядочно падали на лоб, на виски, огненными прядями закрывали большие прозрачные уши. Закинув голову, музыкант глядел куда-то поверх рояля, за черный бархат кулис...
Кончилось первое отделение. Я сказал:
— Пойдем?
Прохор только поглядел удивленно и ничего не ответил. Мы остались. Во втором отделении он был само внимание.
— Чорт бы его побрал, — сказал он, выходя из зала, — ах, чорт бы его взял!
Как-то само собой вышло, что мы вместо ресторана вернулись на вокзал. Сидя в темном вагоне пригородного поезда, я спросил:
— А как же с отдыхом?
Он долго глядел на меня молча. Потом серьезно проговорил:
— Это так здорово!.. Я по-настоящему отдохнул. Объясни мне, пожалуйста, откуда этакая силища в таком щуплом человеке? Пальцы, как спички, а погляди... Словно взял он меня, поднял и носил где-то там, чорт его знает где...
В жизни каждого из нас бывают темные дни. Таким темным днем для Прохора был тот, когда он, лишившись в бою своего самолета, оказался отрезанным от нашего расположения. Прохор добрался с танкистами почти до самых наших линий. Они оставили его в леске и снова ушли в бой. Уверенный в том, что по ту сторону леска увидит своих, Прохор почти открыто вышел из него. Но первое, что предстало его взору, был немецкий патруль. Оставалось только как можно скорее нырнуть обратно в лес, пока не заметили враги.
Вся ночь ушла на то, чтобы отыскать старого знакомого, «человека в очках» — предводителя партизанского отряда. Тот готовился к серьезной операции. Нужно было, не поднимая лишнего шума, так как силы партизан были ограничены, изъять из нацистского штаба карты. Все было подготовлено к тому, чтобы под видом «делегации жителей» проникнуть в штаб. «Человек в очках» предложил Прохору, как военному человеку, понимающему толк в картах, принять участие в операции. Прохор с радостью согласился. На него пала обязанность отвлечь внимание немецких офицеров, пока его спутники не оглядятся в доме штаба. У «человека в очках» был большой опыт в таких делах