бригадиры!
— Не равняйте меня с Игнатом, — перебила его Настя.
— Я и не равняю. У вас разные про3 ступки, но выходит так, что и вы и Игнат — одинаково сорвали работу. Семь человек пришлось снять с ноля, чтобы вытянуть коней… А вы на час задержали жнейку, хотя знаете, что она у нас одна. Час простоя в такое-то время!
Женщины молчали. У Мартина на переносице. набух прорезанный морщинкой бугорок.
— Я Игната сегодня снял с работы и передаю на правление. С ним это не впервой — такое разгильдяйство. И с ним у меня будет особый разговор. А вас на первый раз предупреждаю. Как следует подумайте об этом. — Мартин жестко посмотрел в упрямые глаза Насти: — Особенно тебя предупреждаю — ты все это начала… По очередности, которую установило правление, жнейка должна была быть у Алены…
Настя притворилась обиженной.
— Жнейка ж общая? Чем Аленина бригада лучше моей?
— Ты перед кем прикидываешься? Я кто тебе — председатель или гость здесь? На пшенице жнейка была у тебя?
— Разве ж она постесняется? Она такая хитрая… Привыкла все вершки снимать, — не утерпела Алена.
— Это кто привык вершки снимать? Я? Да если б у меня кони были такие, как у тебя, я и говорить бы ничего не стала.
— Кони у нас одинаковые, не выдумывай. А зато у тебя людей больше. Тебе ж и жать осталось мало, а я и не знаю, когда закончу…
Ссора разгоралась снова.
— Эх, и охочие ж вы у меня до дискуссий. Может, и мне слово дадите сказать?
Причины выискиваете? Ищите, ищите — не одну найдете. Да, у нас мало лоша- дей — в три раза меньше, чем до войны!
И машин мало. А самое главное-людей не хватает… Вон сколько причин! Но все это временные причины. Через год-два машин у нас будет столько, что все ими станем делать… Люди из армии вот-вот вернутся…
Мартин вытащил из кармана кисет, свернул самокрутку. Широкие, в мозолях ладони тяжело легли на стол.
— А пока, хоть многое нам мешает, мы свое все равно сделаем. Мало людей, мало машин, мало лошадей, а мы сожнем и обмолотим. Увидите… Люди выручат. За двоих, за троих будем работать, а сделаем…
Вы только помогайте мне.
От этой уверенности, звучавшей в словах и голосе председателя, он показался Алене более сильным и высоким, чем обычно. Такое же чувство возникало у нее и раньше, когда Мартин, молчаливый и спокойный, вел их на прорыв немецкой блокады у Лапотовского шляха. Тогда они уверенно шли за ним, хотя не знали, что ждет их там, впереди: жизнь или смерть. С того времени Алена стала относиться к Мартину с особенным уважением.
Мартин встал из-за стола, по-военному подтянутый, и, слегка прихрамывая, подошел к женщинам.
— Ну, вот! Поспорили и довольно. Кто на старом снова споткнется — не пожалею ни ока, ни бока. Хватит… Завтра к вам подойдет помощь. Я сказал, чтобы всех, кого можно снять с постоянной работы, послали на поле. Всего снимаем шестнадцать человек. Мне сдается, лучше всего поставить их на скирдование. Я боюсь, чтобы не было разрыва между скирдованием и жатвой. Нужно и то и другое делать сразу. Что вы скажете на это?
— Правильно, надо скирдовать! — Алена кивнула головой. — Со скирдованием у нас совсем неладно.
Настя тоже не возражала:
— Нехай будет по-твоему, Мартин.
В эту минуту дверь открылась и в комнату вошла худенькая темноволосая женщина.
— Настя тут? — с порога взволнованно спросила она.
Настя встревоженно вскочила.
— Что там?
— Ячмень, наш потравил кто-то.
— Какой ячмень? Где?
— На "Далеком поле". Бабы оттуда пришли, говорят — лошадьми… Там видны следы конских копыт…
— На "Далеком поле"? На рекордном участке? — переспросила, не веря, Настя.
— На рекордном. Говорят, может, соток пять. Колоса там натрушено страх…
— Как это могло случиться? — с недоумением спросил Мартин.
— Неизвестно… Кто-то знал, где допечь!
Наступило тревожное молчание.
— Я знаю, из чьей это бригады, — вдруг тихо сказала Настя.
— Из чьей? — в один голос спросили Мартин и Алена.
— Знаю, — бросив колючий взгляд на Алену, повторила Настя. — Знаю.
Губы Алены задрожали. Она едва выдавила:
— Из чьей?
— Не прикидывайся…
Алена беспомощно оглянулась на Мартина, как ребенок, который ищет сочувствия и поддержки. Она так разволновалась, что, правда, можно было подумать, будто преступление свершилось не без ее участия.
— Из твоей! Это за вчерашнее, мне в отместку… И, может, без твоего совета тут не обошлось… — Настя бросилась к дверям:- Побегу в поле, посмотрю, что там.
— Что ты сказала, подумай!.. — только и успел проговорить ей вслед Мартин.
В эту ночь Алена долго не могла уснуть.
В голове теснилась разноголосица звуков:
трещат, стрекочут, как и днем в поле, зеленые кузнечики, звенят серпы, сухо шуршит солома…
Яркий свет луны режет глаза. Алена закрывает лицо ладонью, и тогда в темноте перед глазами оживает залитое солнцем поле; жнея, связав очередной сноп, медленно выпрямляет спину, одеревеневшую от непрерывного нагибанья, стирает с лица пот и посматривает из-под руки на солнце.
Алена отнимает ладонь от лица и горячими глазами смотрит в проем двери на залитый светом луны щербатый забор, на березу у калитки.
Хата, в которой живет Алена, еще не достроена. Страдная летняя пора заставила бросить стройку в самом разгаре. Колхозные плотники успели только поставить сруб и стропила да настелить потолок над одной из комнат. В этой комнате и живет Алена с тех пор, как переехала из хаты Мартиновой сестры, где в тесноте жили три семьи погорельцев.
Береза видна Алене до полосины — стройный мелочно-белый с чёрными пятнами ствол, две-три гибкие, нежные ветки да трепещущая говорливая стайка листочков.
Эту березу посадил ее Андрей сразу после свадьбы. Перед Аленой ярким светом вспыхнуло то сентябрьское утро, когда Андрей у этой березы обнял ее в последний раз. Березка тогда была совсем низенькой, еще и полугода не прошло с тех пор, как они поженились.
Андрей ушел в армию. А через несколько месяцев он начал присылать письма уже с фронта. Пришли ночи тревог за его жизнь. Как они памятны, эти первые мучительные ночи! Алена не знала тогда, что скоро наступит другая война, большая, невиданная, суровая, и вся ее жизнь станет бесконечной тревогой. За все долгие месяцы этой войны она не получила ни одного письма от Андрея. Ни одного слова нс дошло до нее о его судьбе. После освобождения родных мест Алена писем тоже не дождалась, и теперь — надо в это, наконец, поверить — никогда уже. и не дождется.
Алене хочется с кем-нибудь поделиться своими мыслями, услышать в ответ ласковое слово сочувствия…
Пусть бы та ночь была не такой светлой, не такой красивой. Пусть не было бы мигалок-звезд, пусть бы не так светил месяц! Может, не жгла бы так сердце тоска по счастью, по молодости, что незаметно ушла за годы войны…
У соседей закричал петух, а Алена все думала о своей жизни — вспоминала молодые годы, Андрея, товарищей по партизанской роте, Мартина, таким, каким он был, когда командовал партизанами. "Заснуть бы. Скоро рассвет, хоть на часик бы глаза закрыть перед работой!"