К дверной ручке привязаны шары, и смех раздаётся в коридоре. Я не могу подойти ближе, чем на десять фунтов. Даже не могу заглянуть внутрь, чтобы попытаться понять, что происходит.
Сначала, я думаю, что это волнение из-за Джун, потому что на днях она во время физиотерапии сделала несколько самостоятельных шагов. Но это бред, потому что это слишком.
Кто-то протискивается в толпу с тортом с надписью: Поздравляю! Кто-то другой кричит:
— Доктор Рассел, ты мужик!
Я замечаю Эрику в середине толпе. Иду в её сторону и спрашиваю, что происходит.
Она поворачивается, и ее глаза расширяются. Схватив меня за плечи, она начинает трясти меня взад и вперёд. Мои мозги гремят в голове.
— Боже мой! Я не могу поверить, что он получил его!
— Получил что? — ошарашенно спрашиваю я.
— Гранд Макартура!
О, БОЖЕ МОЙ!
Моя рука от волнения прикрывает рот. Я не могу поверить в это! Он, наверное, сходит с ума! Посмотрите на всех этих людей, которые здесь и хотят его поздравить. Я никогда не слышала о гранде Макартура, но звучит чертовски фантастически.
— Это потрясающе!
— Я знаю! Очевидно, ему предоставили полное финансирование его спинной клиники в Коста-Рике. Разве это не безумие? Подожди. — Она качает головой и смеется. — Почему я говорю тебе об этом?
Подожди. ЧТО?
Спинная клиника?
Коста-Рика?!
Я моргаю и пытаюсь понять, что она имеет в виду. Коста-Рика — это модный пригород Бостона или типа того? Конечно, она же не имеет в виду страну за миллион миль от места, где я нахожусь.
— Это безумие! Не могу поверить, что ты тоже хранила секрет. — Она продолжает: — Никто из нас не знал, что он борется за это до сегодняшнего утра, когда мы узнали, что он выиграл. Держу пари, Мэтт очень нервничал.
Я невесело смеюсь.
— О, да. Он очень нервничал.
Она хмурит брови и наклоняет голову, изучая меня.
— Он не сказал тебе, что выиграл?
Я бесконечно качаю головой, а затем признаю печальную правду.
— Нет. Точнее мы не разговаривали сегодня утром...
Он не сказал мне, что выиграл. Ничего не сказал мне о гранте или спинной клинике, или что это значит для нас. Я имею в виду, я знаю, он ждал ответ про грант, но я думала, что это будут просто деньги, которые можно потратить на благотворительную работу здесь, или, я не знаю, больше шоколадных фонтанов в комнате отдыха врачей. Я понятия не имела, что он собирается открыть клинику в другой стране.
Я чувствую, как пол уходит из-под ног. Я сплю? Прошлым вечером я съела слишком много рождественских конфет, и сейчас это какой-то странный кошмар, вызванный сахаром? Я прижимаю руку к животу и пытаюсь сдержаться, и теперь Эрика действительно беспокоится, как я воспринимаю новости.
— Я не понимаю, вы вдвоём встречаетесь? Все просто предположили, учитывая, как вы вели себя на рождественской вечеринке, и с тех пор вы неразлучны в больнице...
Я слегка киваю ей, еле дёрнув головой. Да, конечно, я думала, что мы встречаемся. Все признаки указывают на то, что мы встречаемся. На мне бриллиантовые гвоздики, которые он мне подарил. Он практически живёт со мной. Он поцеловал меня в щеку ранним утром перед тем, как уйти сегодня на работу. До этого момента я думала, что у нас есть будущее, но это сбивает меня с толку, и почему, черт возьми, здесь так много людей сейчас? Я не смогу попасть к нему в офис, даже если попытаюсь. Это все равно, что попытаться попасть в первый ряд Коачелле. Нет, спасибо. Слишком раннее утро, чтобы тебя ударили локтем по голове.
— Я не хотела тебя расстраивать, — говорит Эрика в знак солидарности, кладя руку на моё плечо.
Ох, Эрика, ты добрая душа. Ты не виновата в этом.
А Мэтт.
Мэтт со своими дурными секретами и его большими планами.
Я качаю головой.
— Это пустяки. Я просто волнуюсь из-за операции, которую мы должны делать. Вообще-то, мне лучше туда спуститься.
Это настолько хорошее оправдание, что она даже не пытается остановить меня. Я в оцепенении иду вниз по коридору, прочь от этого хаоса. Открывается лифт, и из него выходит доставщик с очень большим съедобным букетом и огромной связкой воздушных шаров. Их настолько много, что я запутываюсь в них пытаясь войти в лифт.
— Ой, упс! — смеётся доставщик. — Вот, просто позволь мне...
Я взмахиваю руками, пинаю ногами и издаю гортанный стон, прежде чем, наконец, вырваться на свободу с другой стороны.
— Прости за это! Смерть от воздушных шаров, ха-ха.
Я едва сдерживаю рычание, пока несколько раз нажимаю кнопку закрыть дверь в лифте. Когда я приезжаю, хирургический этаж, к счастью, пуст. Это не должно быть сюрпризом, учитывая, что каждый человек в здании находится возле кабинета Мэтта, кланяется и целует его в зад.
Я направляюсь к хирургической доске, убеждаюсь, какая у нас операционная и приступаю к работе.
Держу голову опущенной, остаюсь сосредоточенной и позволяю ритму моей работы поглотить меня.
Это то, что я знаю.
Это то, что я люблю.
Это просто и методично, и до того, как Мэтт сделал моё сердце в десять раз больше нормального размера, это то, что делало меня счастливой.
Когда заканчиваю подготовку, начинают приходить коллеги. Я каждому киваю и симулирую улыбку, когда они упоминают Мэтта, грант и всех детей Коста-Рики, которых затронет клиника, которую он собирается открыть. В воздухе витает скрытое волнение. Все рады сегодня работать с Мэттом. Все, кроме меня.
Меня бесит, что все, кажется, знают больше, чем я, и ещё больше бесит то, что я не должна злиться. Он поможет детям! Он станет героем! Я не могу ненавидеть его за это, но в глубине души... я злюсь. Это невероятно.
Подготовившись к операции, стою возле операционного стола, в то время как он входит.
Его взгляд направлен прямо на меня, когда он идёт в мою сторону.
Анестезиолог пытается привлечь его внимание, но Мэтт даже не смотрит в его сторону.
— Бэйли, я все утро пытался позвонить тебе.
— Не все утро.
— Что? — спрашивает он, нахмурив брови.
Я прочищаю горло, зная, что все люди в операционной прекратили свои дела, чтобы послушать нас.
— Я проверяла свой телефон, когда ехала на работу, и у меня не было пропущенных звонков, — уточняю я, затем поворачиваюсь к пациенту. — Все готово. Давай я возьму твою накидку и помогу завязать ее.
Это мой способ сказать ему: «Не сейчас. Не при всех. Пожалуйста, не говори мне сейчас, что собираешься переезжать в Коста-Рику, потому что я точно буду плакать, а я хочу сохранить некоторое свое достоинство перед коллегами. Спасибо тебе большое».
Его глаза встречаются с моими, и они умоляют меня сделать... что-то. Что? Сделать что, Мэтт?!
Я поворачиваюсь, чтобы взять его халат, и пока завязываю его на нем, мы не говорим ни слова. Пока мы проходим вдоль комнаты в ожидании тайм-аута, убеждаясь, что все готовы к работе, смотрю на смотровую, на все нетерпеливые лица, которые смотрят прямо на меня. Они смотрят, выжидая. Мои зарождающиеся отношения с Мэттом, должно быть, также интересны им, как и операция, ради которой они пришли.
— Бэйли, твоя очередь, — говорит Мэтт, его голос отстраненный и холодный. Это говорит хирург — это то, что говорю себе я, чтобы не обижаться, когда оборачиваюсь и вижу, что он смотрит на меня так, словно не знает.
Я тот же человек, который был вчера, Мэтт.
Ты — тот, кто изменился.
***
Мэтт находит меня после того, как я все вычистила. Я иду по коридору, когда он выходит из палаты послеоперационного восстановления и идёт прямо ко мне. Его присутствие занимает весь чёртов коридор. Он на полфунта выше всех, кого встречает. Его волосы на десять оттенков темнее. Он притягивает внимание, даже не стараясь.
Я несознательно решаю пройти мимо него. У меня есть работа, в которой нужно наверстать упущенное, но Мэтт преграждает мне путь и сужает свой пристальный взгляд на мне. Он похож на великана, который хочет раздавить меня своим ботинком.