Мальчишки, сами того не замечая, учатся у колокола говорить, когда есть что сказать, и молчать, если сказать нечего.
ЗАСУХА
Лето выдалось на редкость жаркое. В поле и в огородах всё посохло. Пшеничные колоски были чуть больше кисточки для рисования. Свеколки на грядках — тоньше мышиного хвостика.
В лугах кончилась трава. Ту, что появилась весной, коровы съели, а новая не отрастала. Голодные коровы молока давали совсем мало.
Большой пруд на краю деревни обмелел. По утрам и вечерам на обмелевший пруд прилетали лесные птицы: в лесу пить было нечего, озёрца и болотца там совсем высохли.
Много недель стояла такая сушь.
В июле погода начала меняться. Поплыли в небе облака — белые, синие. Иногда вдалеке проплывали сине-чёрные, дождевые. Из них до самой земли свисали косматые бороды. Бороды медленно тащились по земле, накрывали поля, леса, деревни. Это были густые дождевые струи. Где-то шёл дождь.
А в Горках дождя всё не было.
— Прямо наказание! — говорили люди. — Хоть плачь…
Но однажды приплыло сине-чёрное облако и к Горкам.
Оно было небольшое, даже солнца не закрыло, а смотреть на него было страшно. Облако клубилось, будто кто-то ворочался в его середине. Над самой деревней в нём сверкнула молния, ударил гром. В ту же минуту пошёл дождь.
— Дождались! Дождались! — кричали маленькие и большие.
Крупные капли, похожие на спелые, прозрачные ягоды, стукались о землю, разбивались в мельчайшие брызги, и у самой земли возник белый туман.
Хорошо было в сыром тумане на огороде. Свеколки подняли навстречу дождику листья и пили вдоволь.
Струи между тем становились гуще, капли — тяжелее. И вдруг посыпал град. Из облака летели уже не прозрачные ягоды, а белые пули. Они звенели по стёклам, скакали на крышах и нещадно дырявили листья свеколок, вбивали их в размокшие грядки.
Так с градом и ушло облако.
— Сначала поило, потом колотило… — говорили люди про облако.
СНЕГ
Нынче зима снежная. Сугробов намело — заборы еле видно!
Люди, как проснутся утром, берут лопаты и начинают чистить дорожки: к колодцам, к сараям, к большой дороге, что идёт вдоль деревни.
Дорогу чистит бульдозер. Он похож на огромный рубанок. Рубанком строгают доски, чтобы были ровные, а бульдозер делает ровной дорогу. У него мотор гудит, гусеницы тарахтят, дым вылетает из трубы. Трясётся бульдозер от напряжения: тяжело толкать перед собой гору снега. Всё равно толкает. Обратно едет быстро, весело — будто радуется, как гладко дорогу выстрогал.
А снег всё идёт и идёт.
Когда ветра нет, снежинки опускаются на землю неторопливо, без толкотни. Но чуть дунет ветер — закружатся, забегают, будто начнётся у них игра в догонялки.
Ветер дует всё сильнее, гудит в проводах — и снежинки несутся над землёй, никак не могут опуститься. Из тучи снежинка выпала над дальним городом Переславлем, до Горок долетела, а всё нет остановки. Остановка будет у леса. Ударится ветер об лес и затихнет. И снежинка упадёт. Потому-то на опушке сугробы самые глубокие. Выходила из леса лосиха, по самое брюхо провалилась.
С морозами кончил снег падать. На небе солнце жёлтым кружком. На солнце смотреть больно, а на снег ещё больнее: слёзы застилают глаза — так искрится белое поле. И тишина кругом… Такая тишина, что слышно, как шуршит что-то в студёном воздухе. Что же это шуршит? Даже будто звенит чуть-чуть.
Встал против солнца, присмотрелся и увидел: опускается на поле из поднебесья легчайшая сеть; её серебряные колечки шуршат и звенят.
Над полем летели синицы. Попали в сеть. А сеть не опасная, пронеслись птицы сквозь неё, даже не испугались.
Потом я узнал, что показались мне сетью крошечные снежинки. Они не в туче родятся, а просто в морозном воздухе и сыплются оттуда.
Ещё узнал, что учёные разглядывали в микроскоп пять тысяч снежинок и не нашли одинаковых.
На лопате, когда человек дорожку чистит, и в горе перед бульдозером, и в том сугробе, через который лосиха лезла, лежат миллиарды снежинок. А нет в этих миллиардах хотя бы двух одинаковых. Вот он какой, снег!
