- Правда? А сплав уже начали?
- Ничего себе! Проснулись! Уж целый лес сплавили, а вы и не заметили?
- Златка, - толкаю я подружку, - Слышишь? По реке сплавляют лес, давай посмотрим! Абрашка уже там. Да вон все пошли!
Дождь наконец кончился. Но воздух еще влажный. В канавах бурлит вода, а по небу раскинулась на весь горизонт радуга.
Люди расходятся кто куда. А мы бегом к реке. Скорее на мост!
Тут стоит шум и грохот: на мосту галдят люди, под мостом бурлят волны. Река напирает и рвется из берегов, как рвущий цепи великан.
Она ревет, стонет, захлестывает то один, то другой берег, будто хочет затопить весь город. Серые, черные, зеленые волны набрасываются на опоры моста и, откатываясь, вырастают снова, мерясь с ними ростом. И вдруг накатывают на низкий берег, угрожая ближайшим домикам. Увлекаемый волнами, устремляется на берег и обратно песок.
Мы смотрим на все это с моста, и у нас захватывает дух: вода кругом только вода...
Под нами пенные водовороты. Наверху - похожей на отражение реки небо. Голова идет кругом...
На мосту полно народу. Нас с подругой притиснули к мокрым перилам, капли пены брызжут сквозь прорези чугунного литья нам в лицо.
Вот опрокинутая с вершины холма в реку церковь. Крест наклонился и сейчас сломается на гребне волны. За ним потянулись деревья городского парка. Их ветки сплелись и перепутались в водяной ряби, колокольчиками трепыхаются листья. Узнаю размытые парковые скамейки. Сколько раз я на них сидела!
А поверх этого отражения наползают и застывают похожие на белых медведей облака.
Весь город со своими домами, окнами, крышами словно оторвался от земли и скользит по реке.
Вдруг меня кто-то толкает, а затем на нас наваливается толпа.
- Ой! Меня сейчас сбросят в воду!
- Где Абрашка? Златка, где ты?
Со всех сторон вопят.
- Плоты, вон плоты!
Деревянный мост сотрясается от топота и крика.
Вдали, на горизонте, возникает вереница плотов - кажется, спускается с неба. Они плывут так медленно, что движения почти не заметно. Повисает тишина. Все глаз не сводят с бревен.
На двух концах каждого плота невозмутимо стоят, опираясь на длинные шесты, дюжие деревенские парни и словно спят наяву.
Потихоньку плоты все же приближаются. Уже слышен плеск весел. Лавина стволов подползает к мосту.
А навстречу им несутся крики, будто их не хотят запустить в город.
- Эй, там! Куда правишь? Куда тебя черт несет? Сломаешь шею! Бери левее! Слышь! Левее!..
- Где там левее? Правее давай! - Зычный голос перекрывает все остальные.
Каждый считает, что может справиться куда лучше плотогона. В возбуждении зрители пихают друг друга, как будто подталкивая тем самым плоты.
Гребцы задирают головы, ищут, откуда кричат. И обозленно плюют в воду.
- Чего они хотят от нас?
Плыли себе и плыли преспокойно день и ночь. А подплывешь к городу - с ума можно сойти. Мало того что в каждом городе перегораживают путь страшные каменные столбы. Поди-ка обогни их! Даже волны и те разбиваются. А тут еще целая толпа на мосту только и ждет, чтоб плоты разъехались.
"Попробуй, уцелей! Даже если минуешь мост, сверху орава посыплется."
И все бурлит вода; опоры, как разъяренные хищники, издают угрожающий рык.
Плоты уже совсем рядом. Господи, что же будет? Я хватаюсь за перила, меня сдавливают в лепешку. Руки болтаются над водой. Я закрываю глаза страшно смотреть вниз.
- Златка, не знаешь, где Абрашка?
Вот кто ничего не боится. А Златка трусит еще больше, чем я. И от страха больно щиплет за руку.
- Пусти! - Я отталкиваю ее.
Вдруг - дикий грохот! У меня глаза лезут на лоб. Где же плоты?
Все смешалось. Бушует вода. Всплывают короткие и длинные бревна. Скрепы лопнули, и плот рассыпался, словно коробок спичек. Бревна пляшут и крутятся вразнобой в бешеном кипенье волн. Сплавщики перепрыгивают с одного на другое, взлетают и ухают вниз, не выпуская из рук шестов.
Толпа на мосту гикает и хохочет. Плот разнесло, вот умора!
И никому не жалко сплавщиков, которые мечутся, как сумасшедшие, пытаются подцепить и подтащить своими тростинками-крюками толстенные бревна. А волны ревут и уносят их.
От берегов на помощь плотогонам отчаливают лодки. Но их качает и швыряет во все стороны в водяной каше.
- Очумел, что ли, куда прешь?
- Бросай шест, олух, не то я тебе голову проломлю!
- Эй, поднажми, косорукий! Чего скорчился?
- А ты что разорался! Пошел к черту!
- Сам пошел!..
- Лодки, весла, шесты сталкиваются, мешают друг другу. Зеваки на мосту бегают из стороны в сторону, будто хотят собрать бревна сверху.
Одни лодочники чешут в затылке и плюют в воду, другие - ловят и волокут бревна.
Я бреду домой расстроенная. Все тело ломит, будто я сама разбилась вместе с плотом. Бревна так и мельтешат перед глазами, мне никак от них не отделаться.
Когда же плоты пройдут под мостом? Наверное, ночью... Когда все спят, стихает и вода, на мосту никого нет - вот тогда-то они крадучись проскользнут меж задремавших опор.
В КОНДИТЕРСКОЙ
С самого утра в доме кутерьма. Все чистится и моется. Готовиться посуда к Пасхе. Вилки, ложки и ножи начищаются до блеска. Пузатый самовар испускает искры, как стрелы.
- Гляди, Саша! - Я наклоняюсь к самовару. - Вон твоя и моя голова!
- Отстань ты со своими глупостями! Выдумает тоже! У меня полно дел, надо помочь Шае. Сегодня седер!
Будто я не знаю!..
Мама дала мне длинный список вкусных вещей, которые нужно купить. Сама она занята в магазине и поручила это дело мне. Наверное, потому, что я лакомка.
- Башенька, будь настоящей хозяйкой. Позаботься, чтобы все было самое лучшее.
Сколько бы я всего ни накупила и сколько бы угощений ни наготовила Хая, в последний момент все равно чего-то не хватает.
Гости приходят с кучей детей. Все съедается подчистую, и всех припасов оказывается мало.
Я закупаю чуть не всю кондитерскую.
"Для кого столько сладостей?" - будет возмущаться мама. Ведь Хая, при всех своих заботах, уж конечно не забудет испечь пироги и сделать свой коронный чернослив с грецкими орехами и медом.
Мимо этой лавки не пройдешь даже с закрытыми глазами. На улице еще холодно, но из одной подворотни идет горячий сладкий дух, и вкусный запах щекочет ноздри.
Там и находится еврейская кондитерская. Здесь выпекают лучшие в городе пирожные и печенья.
Я подхожу со своим списком к закопченной, будто она ведет прямо в духовку, двери. Ее потускневшая ручка никогда не остывает.
Вхожу и окунаюсь в сладкое облако. Прислушиваюсь так тихо, словно в лавке никого нет. Слышно только ворчанье огня.
Кондитер, его старая жена и костлявая незамужняя дочь - никто не говорит ни слова. Зато все трое приторно улыбаются. Жаркая улыбка разливается по бледным лицам, точно их поливают разогретым сиропом из кувшина. Они купаются в сахаре и меде, даже если им случается съесть кусочек черного хлеба с селедкой. И никогда у них не пахнет, например, луком.
Все трое, тощие и сухие, как головешки, целыми днями снуют в старых тапочках из кухни в гостиную и обратно. Почему они называют лавку салоном? Может, из-за портрета на стене: хозяин с хозяйкой в свадебных нарядах? Косо висящая фотография под стеклом в черной рамке, засиженная мухами. Стулья с драной обивкой и несколько столиков. Когда эти столики загромоздили гостиную, она окончательно превратилась в лавку.
Что купить? Дверь открывается сама собой. В темной прихожей душно, как в парилке. Я вижу хозяйку: она нагнулась к печке и ворошит угли длинной кочергой.
- Здравствуйте! - вежливо говорю я в темноту.
Кондитерша, не разгибаясь, чуть поворачивает голову в мою сторону:
- Здравствуй, Башенька! Как дела? Давно тебя не видела. - Все это она говорит, глядя уже не на меня, а снова в печку.
- А-а, Башенька! Заходи! - Рядом со мной неожиданно выныривает хозяин, я и не слышала, как он вошел. - А я как раз думаю, что это Алтина дочка все не идет? Пончиков скоро не останется. Фруктовой пастилы не хочешь? Она сегодня удалась как никогда.