В парке пусто — гуляющих пока нет. Солнышко поднялось повыше, сейчас его лучи добрались уже до лощин и распадков, прогоняют тени из их последних убежищ. Птичий хор, как бы приветствуя наступление нового дня, заводит свою извечную многоголосую песню. Валя чутко прислушивается к птичьим голосам. В них явно намечается какой-то лад и порядок. Каждая певунья вступает в общий хор в свое время, потом замолкает, потом опять в нужный момент начинает сольную партию. Трели, щелканье, свист, сливаются в единую удивительную симфонию — ликующую, нежную, неповторимую.
Щеки у Вали разрумянились, голубые, в цвет неба глаза блестят. Много ли нужно человеку для счастья? Только такое вот ясное утро, да пенье птиц, да зелень деревьев, да рука Назира в твоей руке — вот и все...
— И осенью здесь, наверное, чудесно, — говорит Валя. — Жаль, что в прошлом году, когда мы с тобой так бестолково разыскивали друг друга, не успели побывать здесь перед разлукой.
— Да, это все по моей вине, но сейчас мы наверстаем упущенное. Правда?
В ответ Валя молча сжала его руку...
Так дошли они до «третьей скамейки», любимой скамейки Назира. Розы, правда, еще не цветут, но все равно здесь хорошо — и мимо пройти никак нельзя. Назир останавливается:
— Может, посидим немного?
— Ты устал?
— Нет. Посидим просто так. Это мое любимое местечко...
Валя охотно усаживается рядом с Назиром на «третьей скамейке». Широким жестом он показывает ей на высокие, стройные сосны, что стоят чуть поодаль дороги.
— Посмотри, я называю их княжнами.
— А ты их видел когда-нибудь, княжен-то? — смеется Валя.
— Нет, сроду не видал, — честно признается Назир, — но я представляю их себе по песням и сказкам, они, наверное, были такими же стройными, гордыми и величавыми.
— Да ты поэт, — снова смеется девушка.
— Тут любой станет поэтом, право. А знаешь, сколько здесь всяких цветов будет летом и осенью — море!
— Да, Николай мне рассказывал о том, как ты тогда водил их по парку... В тот день, когда мы с тобой искали друг друга и не нашли...
— В тот день, — улыбается Назир, — мы долго сидели с ним и Борисом Петровичем на этой скамейке...
— В тот день... — тихо повторяет Валя и придвигается ближе к Назиру. Он крепко прижал ее к себе, и она не оттолкнула его.
— Валя!
— Что?
— Я соскучился по тебе...
— И я...
Так сидели они довольно долго. Потом Назир рассказал, с какими приключениями добирался он вчера до Нальчика.
— Значит, мы не сможем добраться до места!
— Ну, теперь-то дорогу, наверняка, починили. Да, Валюша, ты до сих пор не сказала мне, где вы собираетесь работать в этом году.
— Борис Петрович наметил Чегемское ущелье. Это так далеко от вашего аула... — И девушка неожиданно заплакала, припав головой к груди Назира.
Он растерялся: ему еще не приходилось иметь дело с плачущими женщинами.
— Перестань, Валюша, перестань, — твердит он, поглаживая ее по волосам, — сегодня у нас такой радостный день, не плачь, прошу тебя...
— Я не плачу, — отвечает Валя, и начинает плакать уже по настоящему, всхлипывая и вздрагивая.
Назир крепче прижимает ее голову к своей груди.
— Назир, — шепчет она сквозь слезы, — почему так бьется у тебя сердце?
— Оно горит, понимаешь, горит... У меня пожар сердца, Валюша... Помнишь, как у Маяковского... Я люблю тебя...
Валя обвивает руками шею Назира.
Как хорошо, что вокруг никого нет... Лишь вдалеке, на Комсомольской аллее, маячат фигуры отдыхающих. У каждого возраста свои заботы. Пожилые люди, пытаясь вернуть ускользающую молодость, степенно совершают свою утреннюю прогулку или бегают по аллее мелкой трусцой. Какое дело Вале и Назиру до них, а им — до молодых влюбленных, застывших в тесном объятье на тенистой садовой скамейке!
Парень целует девушку, она вырывается из его рук, но не бранит его, а только говорит:
— Пошли... Засиделись... Покажи мне парк.
— Ладно, — Назир неохотно поднимается со скамьи. — Сегодня до вечера — я в твоей власти. Приказывай.
— Ты что, собираешься сегодня уехать?
— Работа, Валюша. Что делать? Но до вечера еще далеко.
— А потом что — Чегемское ущелье?
— Забудем о нем сегодня. Все же это не Москва, правда? Найдем какой-нибудь выход.
Так, смеясь, грустя и по временам останавливаясь, чтобы потеснее прижаться друг к другу, дошли они наконец до канатной дороги. Перед ними расстилалась озерная гладь.
— Что, дорогой мой, дорога сегодня работает? — Валя слегка краснеет: она впервые назвала его дорогим.
— А как же! Вчера вечером я специально приходил сюда и просил, чтобы сегодня ее непременно пустили — ради приезда моей Валечки. Только сейчас еще рано: солнце еще не согрело Кизиловку, не высушило росу — у тебя ножки промокнут.