– Допустим, ты прав, – сказал я. – И ты не рассказал Пайпер правду, потому что…
– Ты ведь знаешь, что случилось с ее папой, – ответил Джейсон, рассматривая мозоли на руках – признак регулярных упражнений с мечом. – В прошлом году, когда мы спасли его от гиганта на горе Дьябло… Он с трудом все это пережил. А теперь, когда на него обрушился стресс из-за банкротства и всего остального, представь, каково ему будет еще и дочь потерять.
Я вспомнил, как растрепанный кумир мерил шагами двор в поисках невидимых монеток.
– Да, но ты не знаешь, что именно произойдет.
– Я не могу допустить, чтобы пророчество сбылось и Пайпер умерла. Они с отцом должны уехать из города к концу недели. По правде говоря, она… Нет, слово «рада» здесь не подойдет, скорее она не против выбраться из Лос-Анджелеса. Сколько я ее знаю, ее заветной мечтой было проводить больше времени с отцом. И теперь у них есть возможность начать все сначала. Она поможет отцу обрести душевный покой. А может, и сама его обретет. – Он замолчал – возможно, почувствовал себя виноватым, пожалел о чем-то или испугался.
– Ты хотел, чтобы она благополучно уехала из города, – догадался я. – А затем собирался сам найти императора.
Джейсон пожал плечами:
– Да, вместе с тобой и Мэг. Я знал, что вы меня разыщете. Герофила мне сказала. Если бы вы подождали недельку…
– И что тогда? – возмутился я. – Мы бы радостно потащили тебя навстречу верной смерти?! А ты не подумал, что стало бы с душевным покоем Пайпер, когда она бы обо всем узнала?!
Уши Джейсона покраснели. Я вдруг понял, как он молод – ему было не больше семнадцати. Старше Лестера, да, но не намного. Этот юноша потерял мать. Испытал на себе трудности сурового воспитания волчьей богини Лупы. Приучался к дисциплине в Двенадцатом легионе в Лагере Юпитера. Он сражался с титанами и гигантами. И минимум дважды помог спасти мир. Но по меркам смертных он был еще подростком. Ему пока даже не разрешалось голосовать и пить спиртное.
Учитывая все, что ему пришлось пережить, справедливо ли было с моей стороны упрекать его за нелогичность и нежелание щадить чужие чувства, когда он преисполнился решимости пожертвовать собственной жизнью?
Я постарался говорить помягче:
– Ты не хочешь смерти Пайпер. Я понимаю. Она тоже не пожелала бы тебе такой участи. Но нельзя обмануть пророчество. А когда не говоришь о чем-то друзьям – особенно если это что-то смертельно опасное, – становится только хуже. Нам придется отправиться к Калигуле вместе, украсть обувь этого маньяка-убийцы и убраться оттуда без всяких слов из шести букв, начинающихся с «с».
Шрам в уголке его рта шевельнулся:
– Без «слойки»?
– Ты невыносим, – сказал я, но напряжение, сковывающее меня, немного отступило. – Готов?
Он посмотрел на фотографию Талии и на модель Храмовой горы:
– Если со мной что-то случится…
– Замолчи.
– Если это случится и если я не смогу сдержать обещание, которое дал Кимополее, ты отвезешь мой макет в Лагерь Юпитера? Тетради с набросками новых храмов для обоих лагерей лежат вон там, на полке.
– Ты сам их отвезешь, – настаивал я. – И в лагерях появятся твои новые храмы, прославляющие богов. Столь благородный замысел достоин того, чтобы воплотиться в жизнь.
Он снял с крыши пластмассового храма Зевса осколок лампочки:
– Но не все получают то, чего достойны. Так ведь случилось и с тобой. Ты говорил с отцом, после того как…
Он вежливо замолчал, не сказав «…тебя бросили в мусорку в образе весьма заурядного пухлого шестнадцатилетки».
Во рту появился привкус меди. Из глубин никчемной человеческой памяти прогремели слова отца: «ТЫ ПРОВИНИЛСЯ. ТВОЕ НАКАЗАНЬЕ».
– Зевс не говорил со мной с тех пор, как я стал смертным, – ответил я. – Что было до этого, я помню очень смутно. Помню, как прошлым летом мы сражались в Парфеноне. Помню, как Зевс ударил меня молнией. Но дальше – до того момента, как я очнулся, падая с небес в январе, – пустота.
– Я понимаю, каково это, когда у тебя отнимают полгода жизни. – Он страдальчески взглянул на меня. – Мне жаль, что я не смог тебе помочь.
– Но что ты мог сделать?
– Тогда, в Парфеноне, я пытался образумить Зевса. Сказал, что наказывать тебя неправильно. Но он и слушать не хотел.
Я ошарашенно уставился на него, все слова, оставшиеся от моего природного красноречия, застряли у меня в горле. Что-что сделал Джейсон Грейс?!
У Зевса было много детей, а у меня много сводных братьев и сестер. Но я не испытывал родственных чувств ни к кому, кроме сестры-близнеца Артемиды. И ни один из братьев прежде не заступался за меня перед отцом. Мои роственнички с Олимпа скорее бы закричали «Это всё Аполлон!» – чтобы Зевс обрушил свою ярость не на них, а на меня.