Паника оказывала воздействие даже на самых непоколебимых, и те, мгновенно поддаваясь её влиянию, наскоро собрали вещи, устремлялись вслед за остальными за пределы города.
Колеблясь, Дэмиен ещё долго не решался ступить в этот круговорот панически настроенных людей. Происходившее походило на какой-то кошмарный сон, чем на действительность. Однако очень скоро преисполнившись решительности, чудом при этом не угодив под колеса проехавшего перед самым его носом санитарного фургона, он ринулся в самую гущу толпы.
Добравшись до вокзала, парень хотел было шагнуть в сторону платформы, чтобы отыскать среди знакомых хотя бы одного доктора, но застыв на месте от представшей его глазам картины, ещё долго не решался ступить вперед, завороженный увиденным зрелищем.
На железнодорожных путях, на самой платформе, прямо под беспощадно палившим солнцем — кто плечом к плечу, кто головой к чьим-то ногам — лежали сотни кровоточащих тел, ряды которых уходили в бесконечность до самого горизонта!
Ему многое пришлось перевидать в госпитале, но ничто не шло в сравнение с этим!
Вместе с живыми лежали и мертвые, так и те, кто не успел получить вовремя медицинскую помощь. Отовсюду доносились жалобы, ругань, вопли и предсмертные хрипы. Вместо мундиров на солдатах теперь были обгоревшие и изношенные лохмотья. Один, схватившись за живот, где застрял кусок металла, громко ругался. Чуть поодаль второй — с пеной у рта на губах бился в эпилепсии. У третьего сорвало полчерепа, и теперь его мозг, разбрызганный по платформе, нещадно попирался ногами посторонних. Одни солдаты лежали молча, дожидаясь своей очереди, другие, корчась от боли, метались, изрыгая проклятия как в адрес врагов, так и в адрес хирургов, которые были заняты оказанием помощи другим, и к ним подойти уже никак не успевали.
Своим рваным мясом, ожогами, и раздробленными костями, жалобами они только усиливали всеобщую панику, угнетающе действуя на соседей, лежавших рядом. И над всем этим безумием, сотканного из крови, грязных повязок, и боли, таскались из последних сил санитары, поднимая с земли то одних, то других, словно прикидывая в уме, есть ли смысл их спасать, укладывали на носилки «избранных», унося их под крышу депо, куда не доходили палящие лучи солнца.
Прищурившись, Дэмиен поднес ладонь ко лбу. Солнце нещадно слепило глаза.
Да, здесь была кутерьма не лучше, чем у него в личной жизни.
С трудом подавив приступ тошноты, парень ринулся в самое пекло. Гилберта сложно было назвать слабонервным, но при виде столь впечатлительного зрелища, почти сразу бросившегося ему в глаза, сбой дала даже его железобетонная нервная система.
С трудом сдерживаясь, чтобы не разразится проклятиями из опасений наступить на чью-то голову или раздробленный живот с вывалившимися на землю внутренностями, Дэмиен неторопливо пробирался вперед, ощущая себя так, будто попал в настоящий ад, хотя сам ещё не умирал. Испытывая ко всем этим бедолагам тайное презрение, он был черств к их страданиям, а те, не понимая, почему этот человек, вместе того, чтобы оказать им помощь, с неподдельным равнодушием обходит их стороной, кидали ему вслед взгляды, полные отчаяния.
Вот ещё одного солдата уложили на носилки прямо у него на глазах. На боку у незнакомца было сорвано мясо, и оголились ребра, из которых одно торчало в сторону, как обломанный сук на дереве. Брезгливо скорчившись, Дэмиен поторопился продвинуться дальше. И перестав различать среди живых мертвых и наоборот, шел вперед, не разбирая дороги.
В данный момент все эти субъекты представлялись ему не живыми людьми с их страданиями и болью, а сплошным месивом неудачников, сдавших свой город с потрохами. Он понимал, что нельзя было так предвзято относиться к этим бедолагам, но ничего не мог с собой поделать.
Тщетно пытался он разглядеть в этом привокзальном аду хотя бы одно знакомое лица. Расслышав, наконец, неподалеку чей-то знакомый голос, он двинулся на его звук. Оперируя в окружении фельдшеров прямо под открытым небом, мистер Коллинз, отчаянно ругался, когда к нему подносили новую партию раненых.
— Несите к младшему врачу! Мне и без того мороки хватает! — размахивая в воздухе скальпелем, словно собираясь кого-то зарезать, и перекрикивая гудки прибывавших поездов, он показал жестом, чтобы носилки разворачивали и уносили в другое место.