Всего пару недель назад обаятельный и насмешливый юноша, сын одного из богатейших плантаторов в графстве, привыкший к изысканной еде, дорогой одежде, и незамысловатым развлечениям, вынужден теперь тащиться со скоростью улитки в самый солнцепек по кладбищу, в трещащей по швам колымаге, запряженной подыхающей клячей, — в старом запыленном тряпье, будучи при этом голодным как собака.
Мог ли он представить себе когда-нибудь, что попадет в подобного рода передрягу? А если бы кто и предсказал ему такой поворот судьбы, он бы ни за что в это не поверил.
У него просто не укладывалось в голове, что весь этот ужас происходит именно с ним, а не с другими людьми. И пока он бредет так по дороге, мучаясь от нестерпимой жажды, кто-то в этот момент за тысячи километров на веранде, окруженный прохладой фонтанов, ждет гостей, открывая дорогое вино.
В барышах всегда остаются те, кто затевает войны, а не рискуя головой, непосредственно сражаются на поле боя. Но поймет ли когда-нибудь человечество эту истину, и как скоро направит свое оружие против «поджигателей» войны, оставалось только гадать.
Подхватив вожжи, Дэмиен снова стегнул лошадь. Изнеженная кожа на ладонях его рук, не привыкших к тяжелому физическому труду, была стерта почти до крови, но выпускать вожжи он не спешил. Захвати он с собой тогда перчатки, его рукам не пришлось бы сейчас так страдать. Раньше ему никогда не приходилось погонять лошадей. Это была прерогатива извозчика. И словно чувствуя неопытность молодого человека, кляча упрямо отказывалась ему подчиняться.
Через некоторое время ему и вовсе показалось, что сколько бы он её не бил, заставляя продвигаться дальше, или наоборот, натягивая вожжи, не приказывал остановиться, животное предпочитало действовать по собственному наитию: останавливалось, когда хотело, и шагало вперед лишь тогда, когда считало нужным, пока окончательно не взбунтовавшись, в один прекрасный момент и вовсе не вышло из-под его управления.
Вновь стегнув измученную лошадь, Дэмиен принялся раздумывать о том, что же произошло с ним всего каких-то пару минут назад. Растерявшись, с перепугу он наговорил Мишель столько ласковых слов, что если бы она их не услышала, а то и вовсе приняла за бред, такому повороту событий он бы только обрадовался.
Что же толкнуло его на этот безумный шаг? Зачем, вопреки здравому смыслу, он потащил её с собой в дорогу? Куда лучшие для неё было бы умереть в Атланте, нежели промучившись весь день в тряской повозке, найти смерть среди безмолвных руин поместья.
Но отец поручил эту девушку его заботам, и он пообещал ему, что в тяжелую минуту будет рядом с ней. Не подумав, связал себя обещанием, и теперь Мишель Баррингтон стала неотделима от него, и вопреки собственной воле он должен бороться за её жизнь до последнего вздоха.
Конечно, ему ничего не стоило оставить сводную «сестру» в Атланте, сунув ее в ближайший госпиталь, но как бы он потом смотрел в глаза отцу, когда вернулся домой?! Что бы он ему сказал тогда? Понятное дело, что ничего хорошего.
Интересно, а существовало ли еще в этом мире поместье его родителей?
Вот уже целый день они тащатся по кладбищу, которому нет ни конца, ни края. Кладбищу, что в лучах клонившегося к закату солнца нагоняло на него суеверный страх, постепенно вытеснивший оттуда все остальные его страхи и переживания.
За все это время им не попалось в пути ни одного живого существа — ни человека, ни животного, — и выглядело это довольно странным. Скоро совсем стемнеет, а они по-прежнему будут брести по этой пустыни, где витает смерть.
К вечеру измученное животное настолько выбилось из сил, что не отзывалось больше ни на вожжи, ни на хворостину. И когда повозка, свернув с проселка, граничившим с кладбищем, выехала на большую дорогу, случилось то, что и должно было произойти, — не выдержав над собой издевательств, кляча пала прямо в оглоблях.
Выругавшись, Гилберт соскочил с повозки. До поместья оставалась миля пути, а тут такое! Ничего не поделаешь, придется добираться туда собственными силами. Провести ещё одну ночь под открытым небом, когда можно было переночевать дома, у него не было ни малейшего желания.