Потирая оцарапанную бровь и скулы, он очень надеялся, что мать, в порыве радости не заметит на его лиц «меток», оставленных благосклонной рукой Мишель Баррингтон. В противном случае, сгорая от стыда, ему пришлось бы рассказать ей об истинной причине происхождения этих шрамов.
— Увы, вам придется вернуться к себе, — буркнул капитан, обращаясь к женщине, — либо продолжить разговор с этим молодым человеком в нашем присутствии.
Дэмиен окинул его недовольным взглядом. Неужели ему придется разговаривать с матерью о деньгах в присутствии посторонних?! Неужели она такая опасная преступница, что все время должна находиться под наблюдением?
— Заверяю вас, — иронично отозвалась Дайана Гилберт, вперив жесткий взгляд в капитана, — мой сын не принес с собой напильника, при помощи которых я могла бы отсюда бежать.
Прислушались к её словам, солдаты захватили свои ружья, и вышли в холл, закрывая за собой дверь.
— А я, по правде сказать, уже и не надеялась тебя увидеть, — пролепетала женщина, искренне растрогавшись встречи с ним.
— Ты даже не представляешь себе, мам, как я соскучился!
Дэмиен произнес эти слова таким дрогнувшим голосом, что в глубине души даже обрадовался, что вступительное слово у него получилось куда лучше, чем можно было себе представить.
— Да, мне стоило сесть в тюрьму, чтобы услышать это от тебя, — покачав головой, отозвалась Дайана Гилберт, присаживаясь за стол. — На свободе я бы вряд ли их дождалась.
Взяв её руку в свои ладони, и стараясь держать такую же скорбную мину на лице, Дэмиен тотчас поинтересовался:
— А когда тебя отсюда выпустят?
— По всей видимости, когда до предела натянут петлю, — вздохнула она.
— Петлю?
— Да, я думаю, если когда-нибудь мне и удастся отсюда выйти, то только с петлей на шее.
— Они и вправду хотят повесить тебя?
— Если наберут побольше улик, то непременно повесят.
И заметив, как задела эта новость сына за живое, женщина поспешила отшутиться, сама не веря в эту правду:
— Но тебе-то как раз не стоит беспокоиться. Если все сложиться самым лучшим образом, так уж и быть, я упомяну тебя в своем завещании, и ты получишь от меня миллионы, нажитые мною во время войны.
В своем завещании? Дэмиен не сразу заметил, как сильно сжал ей руку. В одно мгновение на него снизошло такое оживление, что позабыв о необходимости изображать «скорбящего» сына, он вновь погрузился в свои мысли, а когда опомнился, поспешил опустить глаза, боясь, как бы их блеск не выдал его истинные намерения.
— Неужели у тебя совсем нет шанса отсюда выбраться? — поинтересовался он, продолжая сжимать ей ладонь.
— Мне странно слышать это от тебя, Дэмиен, потому что раньше мои проблемы тебя как-то не интересовали.
— Неужели я не могу прийти и проведать собственную мать? Узнать, что с ней?!
— Что-то мне мало верится, чтобы ты пришел сюда ПРОСТО ТАК, — отчеканила она, и, заметив на его лице следы неумело «заштрихованных» свежих царапин, переспросила: — Кто это тебя так?
— Не обращай внимания! — отмахнулся тот, с трудом скрывая свое смущение.
Однако, как ни старался Гилберт придать себе кроткий вид, кое-что смекнув, Дайана Гилберт сразу поняла, что такие следы могла оставить женская рука. Только кому она принадлежала, ей было невдомек, пусть сыну и досталось от неё сполна.
— Ну-ка, попробуем докопаться до подлинной цели твоего визита, сынок! — прищурившись, женщина всмотрелась в его лицо. — А то я чуть и вправду не поверила, что ты переживаешь за меня.
— Но я и вправду расстроен, ма!
— Даже если меня повесят на самой высокой виселице, тебе будет все равно.
Дэмиен попытался возмутиться, но Дайана Гилберт перебила его речь.
— Мне не следовало забывать, что в умении хитрить ты ни в чем не уступаешь мне, а это означает, что ты никогда и ничего не сделаешь просто так.
Понимая, что если выложить истинную суть визита, сказав ей все, как есть, мать точно грохнется в обморок, он принял решение действовать дипломатичнее. И посмотрев на нее так, будто никого у него больше не осталось, невольно отозвался: