Превратившись за пару лет брака с Дереком Дэвисом в некое подобие мегеры, теперь она могла позволить себе рукоприкладство по отношению к мужчинам. И Алекс Доусон не стал исключением.
Подвергнувшись приступу отчаяния, Мишель была готова бить его до тех пор, пока ей не удастся выплеснуть на «светилу» всю скопившуюся горечь. Опешив вначале от столь неожиданной атаки, хирург хорошенько встряхнул её за плечи, чтобы она пришла в себя, и хотя внешне Мишель хранила прежнюю хрупкость, сладить с ней было уже не так просто.
— Вы наверное надеетесь на то, что я буду сейчас говорить вам то, что вы хотите слышать, — процедил он, впиваясь пальцами в её плечи, — но я не буду так делать! Я не буду тебя успокаивать!
Конечно, он понимал, что должен был сказать ей что-то хорошее, должен был как-то утешить её, но не знал, как. Он не привык говорить людям того, чего они так жаждали услышать, даже когда видел, что им очень плохо. И вел он себя так, потому что когда в юности ему было точно также плохо, его никто не пожалел.
Когда первый припадок истерики прошел, поправив всколоченые волосы, только сейчас Мишель с ужасом отметила, в каком неприглядном виде находится перед «светилом». Да она вела себя сейчас хуже «белой голытьбы», распуская руки!
Столько раз ей приходилось ещё в юности наблюдать за дракой вульгарных женщин, набрасывающихся друг на друга с кулаками из-за тряпья или на почве ревности к своим пьянчужкам-мужьям, а теперь в своем поведении она ничем не отличалась от них; только лишний раз опозорилась перед Алексом Доусоном.
На мгновение ей показалось, что он сейчас засмеет ее, но на удивление, мужчина продолжал хранить невозмутимость.
— Не доверяйте НИКОМУ, ибо человек — это эгоистическое существо, — сказал он, — которое хочет блага лишь для себя. Не ищите друзей и подруг — предадут вам все, потому как водиться будут с вами, покуда вы им будете нужны; покуда они будут счастИе иметь от вас. А будет у них счастье в другом, — не сомневайтесь, вы станете им не нужны.
Почувствовав, что она хочет возразить ему, он снова перебил её на полуслове:
— Нет, я не говорю, что вообще не надо иметь друзей-подруг. Просто к ним надо относиться как к чему-то мимолётному. Ни дружбы, ни любви не существует — это люди сами все себе придумывают. А моё сердце завоевать бесполезно. Потому что это надо быть таким человеком, как я. А таких во всем белом свете не существует.
«Чтобы переделать Алекса Доусона, тут тебе не поможет и сам господь бог!» — невольно всплыли в сознании Мишель чьи-то слова, только кому они принадлежали, вспомнить она так и не смогла.
Мужчина осознавал, что причинял ей боль своими высказываниями, но ничего поделать с собою не мог. Внезапно дверь в помещение открылась, и на пороге появился Джеймс Уитсон. Сообщив о прибытии экипажа, он подхватил саквояж и, покинув комнату, оставил этих двоих наедине. Но вместо того, чтобы объясниться, поправив на себе накидку, хирург направился прочь из кабинета. Молодая женщина последовала за ним.
На улице царила сырая погода. Создавалось впечатление, будто осень вновь вернулась на круги своя, опередив лето, которое толком ещё не закончилось.
— Любимые, друзья, — все это может исчезнуть в один момент, — остановившись на крыльце, тот встретился с ней взглядом. — И если вы к ним очень привязаны, может статься так, что в один прекрасный момент, кроме них, у вас больше ничего не останется. Они заберут с собой все. Поэтому вкладывать надо в себя, и в первую очередь заботиться о себе, и только потом направлять излишки этой «заботы» на остальных, а не наоборот. Потому ежели вы не сможете помочь сама себе, как вы будете помогать другим?!
Мишель хотела было возразить в ответ, но проделать ей это помешал внезапный приступ тошноты. Перегнувшись через перила, она поднесла ладонь ко рту, и её тут же стошнило. Если бы Доусон в этот момент стоял к ней слишком близко, её вырвало бы прямо на него. И едва приступ рвоты прошел, закрыв лицо руками, молодая женщина заплакала от обиды. Так опозориться перед «светилом» американской хирургии могла только она!