Увы, умудрившись за годы обучения в Гарварде растерять все свои учебники, не имея понятия, где они находятся, он перессорился чуть ли не со всеми преподавателями, частенько вступая с ними в бессмысленные дискуссии, вследствие чего будучи изгнанным с лекций, большую часть времени ему приходилось проводить наедине с собой, бесцельно шатаясь по коридорам высшего учебного заведения. Таким образом, за эти пару лет учеба в Гарварде прошла как-то мимо него, но сам Дэмиен об этом ни капельки не жалел.
Уже в ту пору осознав свою «исключительность», невесть на чем, правда, базировавшуюся, он целенаправленно развивал в себе дерзость, служившую признаком его несогласия с безвольным миром. Непреодолимое желание отличаться, нашедшее выражение в экстраординарном поведении, склонности к диким выходкам, породило внутреннюю потребность чем-то подкрепить свою «непохожесть» на остальных. И продолжая выражать свой протест против навязанных извне правил и традиций, за время обучения в университете ему «посчастливилось» принять участие в рекордном количестве дуэлей, так что если бы не постоянные хлопотания отца, своевременно вносившем плату за его обучение, этого «мятежника» уже б давно отчислили за неуспеваемость и буйное поведение.
«Уйми хоть немного свой пыл, сынок, не то пулей вылетишь из Гарварда! — угрожал ему Райан Гилберт, отчитывая его за строптивое поведение. — И учти, если это произойдет снова, я впрягаться за тебя не буду! Свои проблемы будешь решать сам! Тогда и посмотрим, на что ты способен без своих родителей»
Серьёзно поругавшись на этой почве с отцом, на следующий день с видом раскаявшегося грешника, (успешно отрепетированного накануне перед зеркалом), Дэмиен снова приходил к нему и, пообещав, что больше такого не повториться, покидал его кабинет с уверенностью, что так все и будет, однако стоило ему переступить порог ненавистного учебного заведения опять, вдыхая воздух привычных застенок, история повторялась снова, только уже с различными вариациями на эту тему.
И если раньше он ещё как-то пытался втиснуться в рамки учебного графика, то позже, окончательно забросив это дело, на занятиях юноша больше не появлялся. Понятия не имея о делах сына в Гарварде, Райан Гилберт продолжал исправно вносить плату за его обучение, пока инцидент с одним из тамошних профессоров не стал последней каплей для декана. И когда Дэмиен оказался изгнанным из этого заведения окончательно и бесповоротно, что с этим ничего не мог поделать даже сам Гилберт-старший со своими рычагами давлениями и связями, большинство тамошних преподавателей только вздохнули с облегчением, раз и навсегда избавившись от студента, который отказываясь постигать медицину наравне с остальными, лишь пререкался с ними, постоянно задавая неуместные вопросы. Теперь профессориат мог наконец-то сосредоточить все свое внимание на тех, кто действительно хотел учиться, а не пребывая в одной аудитории с будущими коллегами, мешать окружающим, то и дело отвлекая их от постижения важных наук.
Словом, имея столь ничтожный опыт в своей специальности, (точнее не имея его вовсе), Дэмиен прекрасно осознавал, что ему ни под каким видом нельзя и близко появляться в госпитале Атланты. И если его неопытность наряду с отсутствием энтузиазма в плане совершенствования навыков когда-нибудь вскроются, это могло бросить тень не только на репутацию его отца, но и репутацию заведения, в котором он учился. И только сейчас догадавшись, в какую попал передрягу, юноша посмотрел на отца, как на смертельного врага.
— Что с тобой, сынок? Ты как будто не рад… — переспросил у него Райан Гилберт, озадачившись посылом, который заключался в его взгляде.
— Нет-нет, что вы, я, конечно же, рад, — глухо отозвался Дэмиен, с унылым видом ерзая вилкой по тарелке, потеряв всякий аппетит.
— А по тебе что-то не скажешь, — угрюмо бросил мужчина, вновь принимаясь за ужин. — И нечего на меня смотреть такими бешеными глазами, а то можно подумать, будто я отправляю тебя невесть куда… Поедешь в Атланту, покажешь тамошним докторам, чему научили вас в Гарварде, и думаю, все наладится.