Ещё больше насупившись, юноша продолжал хранить молчание, и, судя по выражению его лица, мысли эти были не самыми веселыми. Не обладая особой проницательностью, на его резкую смену настроения Гилберт-старший не обратил ни малейшего внимания.
— Ну, ну, сынок, голову выше, и хватит обижаться на своего старого папку! — бодро заявил мужчина, решив его немного подбодрить. — Как окажешься в Атланте, так сразу же перестанешь думать о всякой ерунде, свойственной твоему возрасту. Или ты хочешь сказать, что я недостаточно стараюсь, пытаясь обеспечить тебе хорошее будущее?!
— Отец, неужели вы и вправду это сделаете?
Дэмиен в отчаянии посмотрел на него, надеясь, что тот одумается в последний момент, и никуда его не пошлет.
— А что тебя не устраивает?
— Неужели вы действительно отправите меня в Атланту?
— Если ты боишься своей неопытности, то этот страх напрасен. Поработаешь день-другой под началом доктора, наберешься опыта, а там, глядишь, и сам станешь через пару первоклассным хирургом.
Дэмиен горестно вздохнул. Он слабо верил, что ему вообще когда-нибудь удастся оседлать медицину, до такой степени его от неё воротило, но отец, очевидно, считал иначе. Заметив замешательство сына, Дайана Гилберт попыталась быть снова вступить в спор, чтобы оградить его от нападок со стороны отца, но мужчина, сделав ей знак помолчать, словно намекая, что в этот раз он не обязан давать ему спуску, а о восстановлении учебы в Гарварде не могло быть и речи, спокойно продолжил:
— Ты должен вообще меня благодарить за предоставленную тебе возможность раньше срока приступить к исполнению профессиональных обязанностей, вместо того, чтобы торчать в стенах Гарварда, изнывая под грудой скучных книг. Чем скорее ты вольешься во реальную жизнь, попробовав её, так казать, на практике, тем скорее научишься принимать решения и нести за них ответственность. Поверь, родной отец вряд ли посоветует тебе плохое.
Он надеялся, что сын с радостью воспримет новость о предстоящей практике, поэтому столкнувшись с его упертостью в этом вопросе, какое-то время мужчина находился в недоумении, пытаясь разгадать, что означало бы столь странное поведение его чада наряду с этим загадочным безмолвием.
Ничего, мысленно успокаивал себя Райан Гилберт, устремившись всеми мыслями к госпиталю, как только Дэмиен попадет в нужные руки и обучиться, чему надо, любовь к профессии у него сразу появиться. И чтобы ещё больше усугубить «страдания» юноши, преследуя цель хоть как-то заинтересовать его будущей стезей, он принялся на все лады расхваливать свое детище в виде госпиталя, и коллег, которые там трудились, так что не в силах больше выслушать отцовскую болтовню о предстоящей практике, юноша начал всерьёз подумывать о том, чтобы заблаговременно покинуть гостиную, так и не соизволив поужинать до конца. Но что раздражало его в этот момент больше всего, так это взгляды, которые бросала в его сторону Мишель, «любуясь» ссадиной, оставленной под его глазом кулаком Этана Гиббза. Несмотря на хлопоты, которые доставлял ей этот парень на протяжении дня, она прекрасно понимала причину его нынешнего удрученного состояния, но не привыкший, чтобы его жалели, (жалость «сестренки» ему тем более была не нужна), Дэмиен таки покинул помещение гостиной, не оставшись там на вечернюю молитву, в которой больше не видел смысла, едва ему минуло тринадцать лет. Теперь этот ритуал проводился в присутствии троих домочадцев, включая дворецкого и остальных слуг.
Не дождавшись знаков от мужа, Дайана Гилберт встала из-за стола и, взглянув на часы, подошла к буфету. В следующий момент в её руках оказался небольшой молитвенник. Грациозно расправив свои юбки и, опустившись на колени, она сложила руки для молитвы и, устроив их поверх раскрытого молитвенника, устремила свой взор к потолку. Громко кряхтя, спустя время Райан Гилберт также опустился рядом с ней на колени. Дэмиен с Мишель обычно занимали места по другую сторону стола, но поскольку со временем от религии кое-кто из решил отойти, надеясь теперь только на себя, а не на какого-то «мифического» бога, существование которого ещё нужно было доказать, то читать вечернюю молитву с остальными домочадцами осталась только Баррингтон.
Отношения этого юноши с богом всегда носили характер сделки. И договорившись посадить на цепь всех своих внутренних демонов и вести себя хорошо в обмен на те или иные милости, некоторое время Дэмиен придерживался данного обещания, но если взамен он так ничего и не получал, чувствуя себя свободным от исполнения этих обязательств, он поступал так, как считал нужным, не испытывая угрызений совести по этому поводу. С богом он был на короткой ноге, и такой стиль жизни его вполне устраивал. А вот Мишель, в отличие от сводного брата, почитала его больше.