И с благодарностью принимая подарки от отчима, Баррингтон заранее себе представляла, во что они превратятся, ежели им повезет попасть в руки Гилберта-младшего. Стараясь угодить обоим детям, дабы никто из них не чувствовал себя обделенным, Райан Гилберт привозил им немало подарков со своих поездок, в том числе и межконтинентальных, но если Мишель, принимая их с особой безропотностью, находила в себе достаточно красноречия, чтобы отблагодарить его за проявленную щедрость, то услышать хоть одно слов благодарности от родного сына, умудрявшегося даже в самом щедром даре найти малейший изъян, лишь бы не тешить самолюбие отца, ему так и не удалось. Все Дэмиену было не так, и не то. Гилберт-старший уже извелся весь, пытаясь угодить взыскательным вкусам сына. Но по-прежнему продолжая воротить носом, корча из себя саму неприступность, тот не уставал доказывать обратное, показывая, как сложно удовлетворить его нереальные запросы. Куда больше ему нравилось изводить терпение отца своим загадочным равнодушием, нежели признаться в открытую, что подарок ему и вправду понравился.
Испытывая к Дэмиену смешанное чувство гнева и страха, с возрастом Мишель ещё больше от него отдалилась, пока в один прекрасный момент эти двое и вовсе не превратились в фактически чуждых друг другу людей, обреченных терпеть обоюдное «соседство» под одной крышей поместья.
Невзлюбив эту девочку с момента её появления в их доме, Дайана Гилберт не раз настраивала против неё собственного сына, однако стоило Гилберту-старшему узнать, что Дэмиен снова подрался или успел испортить очередной подарок своей сводной сестры, вооружаясь кожаным ремнем с железными заклепками, (обычные розги уже давно не помогали), он тотчас пускался на поиски непослушного чада, пытаясь раз и навсегда отучить его от привычки угнетать тех, кто не мог как следует дать ему сдачи. Заранее предугадывая реакцию отца и стараясь не попасться ему под руку, Дэмиен обычно успевал покинуть родное поместье задолго до момента, когда родитель узнавал о его исчезновении. И умчавшись в поле, где чернокожий Джейк пас скот, потому что ни на что другое был не способен в силу своей лени, весь день слушал скабрезные истории пожилого седого негра о его соседях, вспоминая о доме, когда солнце уходило за горизонт.
Понимая, что расплата будет жестокой, он задерживался в поле допоздна, и, делая вид, будто ему плевать на происходящее, Джейк продолжал гнать скот, отлично понимая, почему сын его хозяина не спешит возвращаться домой. А поскольку световой день длился долго, не на шутку увлекшись рассказами, Дэмиен мог позволить себе задержаться в поле столько, сколько хватало выдержки, надеясь, что к моменту возвращения в родное поместье отец забудет о его выходках, и не будет больше пороть. По крайней мере, он очень на это надеялся, осторожно переступая порог дома и оглядываясь по сторонам, чтобы в случае чего можно было снова сбежать и где-нибудь спрятаться, если память у старика окажется железобетонной. У него ещё не до конца зажили на теле ссадины от предыдущих ударов, а ему светила уже новая порка.
Веди он себя скромнее, не ввязывайся в словесные баталии, которые зачастую заканчивались драками, ему, возможно, и удалось бы избежать родительского наказания. А так, идя на поводу порывов своей странной свирепости, Дэмиен предпочитал перетерпеть физическую боль, нежели унизившись, попросить у отца прощения.
Одно дело, когда его лупила собственная мать. Такую боль он ещё мог стерпеть. Все-таки, как бы Дайана Гилберт не была зла на своего сына, во время порки она старалась его щадить. Другое дело — отец. Вот уж где действительно приходилось проявлять невероятную силу воли, чтобы вытерпеть до конца весь размах боли. Стоило мужчине узнать, что его чадо обидело приемную дочь, либо снова подралось, а то и вовсе нацарапало на мебели гвоздем какие-то инициалы, как он заранее начинал готовить свои «орудия» наказания, не собираясь закрывать глаза на его проступки. От всей души проклиная подобные методы «воспитания», Дэмиен уже был не рад возвращаться в родное поместье снова, но поскольку позволить себе жить под открытым небом подобно чернокожему рабу, он не мог, другой альтернативы, кроме как вернуться домой, рискуя нарваться на очередное наказание, у него не оставалось.