К вечеру его красивее, с тонкими чертами, лицо, но уже покрытое слоем пыли и сажи, было практически «сожжено» солнцем, а одежда, украшенная колючками имела такой вид, что издали его можно было и вовсе принять за незаконнорожденного отпрыска «белой голытьбы», коих бегало предостаточно вокруг обнищавших хижин их соседей.
Ловя каждое слово Джейка, мальчишка не переставал удивляться уровню информированности этого негра о происходящем вокруг. А тот, радуясь наличию хотя бы одного слушателя его похабных историй, многие из которых он имел свойство повторять по нескольку раз за отсутствием новых сплетен, делился с ним такими подробностями о своих соседях, что со стороны складывалось впечатление, будто он лично принимал во всей этой вакханалии участие.
Совершенно не стесняясь того, что перед ним находился ребенок, а не искушенный жизнью взрослый человек, различавшем добро и зло, он доносил до его сведения суть историй в «неотфильтрованном» виде, в которых высмеивая человеческую глупость и злость, выставляя поступки окружающих в невыгодном свете, немало способствовал развитию в не циничного взгляда на мир.
В остальное же время, когда сплетни, включавшие в себя разговоры на довольно пошлые и недетские темы, как вот пьянство его соседей — «белой голытьбы», распускание рук мужчинами, избиение жен, беспорядочные половые связи, и как результат, незапланированные беременности, включая многочисленные аборты, приедались уже ему самому, Джейк любил вспоминать собственную жизнь, которую провел у прежних плантаторов, ностальгируя по временам собственной юности. Все эти истории чрезвычайно интересовали Гилберта-младшего, для которого этот негр стал своего рода кладезем историй, содержавших в себе ту самую жизненную правду жизни, которые скрывали от него близкие. В то время как у Джейка был просто дар подавать свои обыденные, на первый взгляд, истории в настолько захватывающем ключе, что его можно было слушать сутки напролет и его болтовня не надоедала. Оставалось только раздумывать, как этому до всего любопытного негру удавалось держать в своей голове столько былин, запоминая каждое событие вплоть до количества действующих лиц и периода, когда все это происходило. Единственным недостатком, в котором он признавался в открытую, не спеша исправляться, была его неграмотность. И сколько он не отпирался, утверждая, что грамота ему не нужна, и книг читать ему некогда, не говоря уже о письме, Дэмиен все же пообещал когда-нибудь обучить его грамоте, ежели тот проявит сильное желанием.
«Да где же это видано, чтобы белые господа учили старого негра грамоте?» — удивлялся тот, не веря, что кто-то был готов потратить на него свое время, пытаясь превратить его в грамотного человека. Но единожды пообещав научить его премудростям грамоты в обмен на смакование новых сплетен, отступать от принятого накануне решения Гилберт-младший не собирался. В то время как сам Джейк, будучи уверен, что для такого занятия, как прогулки по пастбищу с коровами, грамота особо не нужна, к идее мальчишки отнесся скептически. И заранее убедив себя в неспособности к усваиванию знаний по этой части, не имел ничего против идеи закончить свой жизненный срок, так и не постигнув всех премудростей чтения и письма. Правда Дэмиен считал иначе. Не привыкнув прилагать столько усилий, чтобы добиться положительного результата, старый негр бросал любое начинание, стоило ему столкнуться с первым серьёзным препятствием. А поскольку обучение грамоте как раз и состояло из преодоления своих внутренних предрассудков по тому или иному вопросу, любому «учителю», взявшись за обучение такого сложного человека, в первую очередь пришлось бы побороться не сколько с ленью нерадивого «ученика», а сколько постараться выудить из его головы саму мысль о его «неспособности» к подобной практике.