Впрочем, его настроение редко когда совпадало с настроем общественности. И когда остальные смеялись и веселились, не находя ничего смешного в их юморе, он до поры до времени хранил невозмутимый вид, стараясь особо не афишировать свой внутренний настрой. Развеселить его могли лишь анекдоты разряда «черного» юмора. И словно стараясь подчеркнуть, как мало значит для него значит такое событие, как благотворительный вечер в честь сбора средств на нужды Правого Дела, он даже оделся сегодня так, словно по ком-то отмечал свой траур. Будь в его взоре больше жизнелюбия, и поменьше скепсиса, свойственного обычно умудренным годами людям, он был бы идеальным молодым человеком, а пока что его поведение оставляло желать лучшего.
Но вместо того, чтобы общаться в кругу своих, и уподобившись сентиментально настроенным сверстникам, попытаться поухаживать за девушками, которые, несмотря на его напускное равнодушие, не теряли надежды завладеть его вниманием, ввязываясь в разгромные споры с джентльменами старой закалки, он не упускал ни единой возможности подслушать последние сплетни взрослых. И если перед ним возникала альтернатива пригласить на танец девушку или ввязаться в дискуссию с ветераном Мексиканской войны, он куда охотнее выбирал последнее.
Ему словно доставляло удовольствие изводить терпение людей, в силу возраста отрицавших мнение, не совпадающее с их собственным. И продолжая наблюдать за ним украдкой на подобного рода мероприятиях, Мишель просто не понимала, как можно было так бездумно проводить свои лучшие годы молодости, растрачивая их на бесконечные споры о политике с выжившими из ума маразматиками.
Самоутверждение, как выяснилось позже, имело для него больше значения, чем банальная эмоциональная привязанность, которая со временем могла быстро себя исчерпать.
Некоторые девушки, потеряв всякую надежду получить от него приглашение на танец, ожидали с его стороны хотя бы одного одобрительного взгляда по поводу нарядов, однако заметив, что ему куда больше импонирует коротать время в обществе глухих после контузии ветеранов, горланивших что-то о войне, горестно вздыхая, они разламывали в пух и прах свои веера, стараясь «переключить» свое внимание на более отзывчивых молодых людей.
Не подозревая, что своей отталкивающей манерой поведением он разбил сегодня ни одно девичье сердце, Гилберт продолжал дискутировать с престарелыми джентльменами до тех пор, пока одного из его собеседников в порыве красноречия не хватал апоплексический удар.
На самом деле Дэмиена мало интересовали как политика, так и философия. Главное, вывести на эмоции самого невозмутимого из пожилых джентльменов, к которому боялись подступиться самые смелые ровесники. И будучи в курсе его слабых сторон, во время повторной беседы он уже знал, куда «бить», чтобы вывести собеседника из равновесия. Но ежели достойного общества ему не находилось, он спешил покинуть данное мероприятие, ни капли не жалея при этом об упущенных возможностях. И чем раньше это происходило, тем было лучше для него.
Все давным-давно разбрелись по парочкам, и только он один, не горя желанием присоединяться к какой-либо группе, заложив руки в карманы, бродил себе по залу, не особо страдая от своего одиночества.
«Люди — это всего лишь стадо обезьян, которые вцепились в земной шар и поэтому не падают», — любила говорить его мать, Дайана Гилберт. И привыкнув с детства воспринимать её фразы, как истину в последней инстанции, он даже не пытался опровергнуть их смысл.
В отличие от мужа, эта женщина внушала сыну совсем другие представления о жизни, не переставая повторять, что для того, чтобы чего-то в ней добиться, нужно быть хитрее, коварнее и наглее. И в этом плане Дэмиен превзошел спустя время все её ожидания.
Будучи довольно скрытным юношей, он ни с кем не делился своими мыслями. А если кто-нибудь осмеливался спросить его, о чем он постоянно думает, Гилберт либо высмеивал спрашивающего, либо одаривая собеседника презрительным взглядом, посылал его куда подальше, вследствие чего сверстники вели себя с ним сдержанно, вызывая у последнего желание ещё больше подтрунивать над ними.
Несмотря на искусно демонстрируемое им дружелюбие, в этом парне скрывалось нечто «азрушительное», и виноватой в таком отношении к людям отчасти была его мать, с детства привившая ему циничный взгляд на мир и небрежное отношение к общественному мнению.