Глава 3.3
Where we buried, where we buried our souls
Oh I long, Oh I long
For them days left and gone
Where we sang and where we danced
to a brighter song
I feel nothing
But something's burning in my soul
I let it lose control…
American Authors – Oh, What a Life
В открытые настежь окна палат заходил горячий воздух, и дыхание зноя ещё больше изводило терпение солдат, нежели страдания, причиняемые ранами. И чтобы заглушить запахи больничного смрада, жгли масло на основе сосны, вследствие чего одежда персонала, как её ни стирай, настолько пропитывалась ароматом, что от него ещё долго нельзя было избавиться.
Персонала категорически не хватало, в связи с чем некоторым сестрам милосердия приходилось трудиться наравне с фельдшерами и санитарами. Таким образом, расспрощавшись со своими несложными и однообразными обязанностями, к которым она за это время успела уже привыкнуть, Ммшель была вынуждена пополнить ряды ассистентов, помогая самому Алексу Доусону, который казалось, в отличие от остальных коллег, не испытывал страданий ни от госпитальных будней, ни от недостатка сна, ни тем более недостатка развлечений.
Он просто выполнял свою работу, ни на что не жалуясь, работая вдвое проворнее своих маститых коллег. Мало того, своим энтузиазмом умудрялся вдохнуть энергию даже в самых непутевых ассистентов, которые глядя на него с благоговейным трепетом, не решались ему противоречить. Над головой знаменитого хирурга, казалось, могла загореться крыша, не обращая никакого внимания на шум и дым, тот мог с невозмутимой миной продолжил бы оперировать и дальше, поражая окружающих высоким уровнем собственной работоспособности. А учитывая нещадно терзавший город зной, вследствие чего из-за пребывания в душном помещении пропитавшаяся испариной одежда то и дело прилипала к телу, приблизительно себе можно было представить, в каких условиях этим людям приходилось трудиться.
И если вначале американцы смеялись над самоуверенностью этого выскочки-полукровки, оценив чуть позже виртуозность его работы, они были вынуждены заткнуть свои рты, наблюдая за этим чудом со стороны.
Тем солдатам, которые умудрялись попасть к Доусону на операционный стол чуть ли не с поля боя, везло больше, чем тем, кто попадал в руки других хирургов, не имевших ни физической, ни моральной выдержки, присущих этому ирландцу. Каждый старался в меру возможностей приблизиться к уровню его работы, но побить рекорд «светилы» так никому и не удалось.
Даже две-три операции в душном помещении оказывались слишком утомительными для обычного хирурга, после которых ему требовался хороший отдых. Доусон же умудрялся за тот же отрезок времен не только прооперировать большее количество раненых, но и быстрее приступить к работе после столь краткой паузы, когда все заканчивалось.
Невесть каким образом выдерживая непосильный режим работы, он умудрялся находить в себе силы приободрять выбивающихся из колеи коллег, не говоря уже о раненых, чей боевой дух в связи с последними событиями чрезвычайно понизился.
Ни одному помощнику ещё не приходилось слышать, чтобы Доусон жаловался на усталость, так что со стороны о нем складывалось впечатление, будто он был готов работать в таком темпе вечность, пока не кончиться война.
Мишель не знала, когда ложилась спать и когда просыпалась. Дни недели, сутки — все смешалось в одно, став неотличимым друг от друга. Помогая Алексу Доусону во время операций с той самоотверженности, которой раньше от неё сложно было дождаться, она возвращалась домой далеко за полночь, чтобы наскоро поужинав, отойти ко сну, и проснувшись наутро, как ни в чем не бывало приступить к исполнению своих обязанностей, стоило ей переступить порог злополучного заведения.
«Бегает за ним словно преданная собаченка», — провожали её и Доусона на операцию насмешливым взглядом окружающие.
Не замечая косых взглядов общественности, Мишель целиком и полностью была поглощена указаниями «светилы». И если все эти пересуды её мало заботили, то самого Алекса Доусона они волновали ещё меньше.