Мне больно на нее смотреть.
— Скажи, мама, отец считал, что проклятие появилось из-за деда?
Она какое-то время молча смотрит на меня, словно колеблется, потом кивает.
— Твой дед не был жестоким от природы человеком. Жестоким в свое удовольствие, я имею в виду. Но, ему приходилось быть таким, когда того требовала ситуация, а, принимая в учет, что он служил в СМЕРШ, такое случалось регулярно. В итоге, жестокость пронизала его всего. Иначе бы он не выжил…
— Ты хочешь сказать, дед в войну сотворил нечто такое, за что довелось расплачиваться по очереди его потомкам?
— Так думал твой отец…
— Что сделал дед? — спрашиваю я вполголоса, облизнув внезапно высохшие губы.
Она делает судорожный вздох.
— Он убил своего младшего брата, сынок…
Стоит ей произнести эту страшную фразу, и ее измученное лицо начинает таять. Мне так хочется ее обнять, чтобы хоть как-то ободрить. Но я не успеваю сделать этого, мои протянутые руки ловят пустоту. Мгновение, и ее больше нет. Я снова один на один с Госпиталем. С моей виртуальной темницей. Свидания окончены.
Зажмурившись, касаюсь лбом двери. Стальные листы, которыми она оббита, заиндевели и покрыты изморозью. Лоб, напротив, пылает огнем и, когда они соприкасаются, мне кажется, что-то шипит.
Рывком встаю с колен. Круто развернувшись, шагаю обратно, к чреву мрачного подземелья, которым стал больничный подвал. Черная дверь пробуждается при моем приближении, притихший было коридор взрывается какофонией громоподобных ударов под пронзительные, похожие на вскрики скрипы, их издают массивные ржавые петли. Но я не позволю себя напугать. Решительно огибаю угол и сразу напарываюсь на нее. Проклятая дверь словно караулит меня там. Она преподносит мне новый сюрприз, ее геометрия меняется вопреки всем известным законам физики, ей на них, как видно, начхать. Дверной проем растет и выгибается, словно парус на шхуне, поймавшей попутный ветер. И застывает в ожидании чего-то. Быть может, моей реакции? Ну, типа, как? Внутри двери черным-черно, теперь за порогом всепоглощающая тьма, откуда не вырваться ничему, даже свету, не то, что снежинкам…
— Не знаю, что ты или кто ты, — бросаю я, сжимая кулаки так сильно, что продавливаю кожу ладоней ногтями, — и какого черта тебе от меня нужно. Если ты явилась за мной, отвечай! Скажи мне это прямо в лицо, раз я пришел!
В угольном проеме — никакого движения. Ни мановения ветра, вообще ничего. Мне кажется, пауза длится вечность.
— Отвечай! — кричу я на пределе нервов.
Тишина такая, что в барабанных перепонках писк. Сердце то ухает, то замирает. Ноющая боль в груди, возникнув, постепенно крепчает, становится нестерпимой. Чувствую, как холод, проникая в тело, отнимает тепло, выдавливает его наружу и превращает в иней. Но я креплюсь, мне нужен ответ. Однако его нет. Меня охватывает ярость.
— Почему ты молчишь?! — не выдерживаю я. — Надеешься меня запугать?! Зря стараешься! Даже если мне суждено уйти в тебя, ты ничего не сможешь мне сделать, потому что я тебя не боюсь!
Ровным счетом никакой реакции. Словно кто-то выдернул шнур питания из розетки.
— Тогда я ухожу! — сообщаю я Двери. Или чему-то еще, что зову дверью, лишь бы не сбрендить. Это ведь так по-человечески, развешивать таблички, а потом цепляться за них, даже если надписи не соответствуют истине. — Я должен кое-что закончить…
Развернувшись, направляюсь к выходу. Преодолеваю обезображенный коридор, вновь берусь за холодный металл ручки, тяну на себя. Подвальная дверь открывается поразительно легко, будто мгновением раньше я не висел на ней всем телом, в отчаянии прилагая просто нечеловеческие усилия.
Она и не была заперта. Мне только казалось, будто я тянул ее из последних сил. На самом деле, просто держался, не в состоянии даже пошевелиться…
Уже подхожу к лестнице, когда в спину ударяет обжигающая волна холода, порыв ветра в лютый мороз. Обернувшись, вижу рой снежинок. Вылетев из-за угла, он несется по коридору ко мне, словно наделенное злым коллективным разумом существо. Успеваю лишь зажмуриться, прежде чем буран настигает меня, пытается повалить с ног. Снежинки хлещут по лицу, колют кожу, как осколки стекол. Однако я не бегу. Прикрыв ладонями глаза, упираюсь ногами в пол. Поутихшая было ярость вспыхивает с новой силой, как костер, куда плеснули бензин.
— Пошло ты на хер! — ору я, рискуя, самое меньшее, голосовыми связками. — Что бы ты ни было, пошло ты на хер!! Я же сказал, тебе меня не запугать! Мне нечего больше бояться, слышишь?! У меня и так все забрали, и любовь, и жизнь! Так что повторяю, пошло ты на хер!!
На лице полно порезов, боль становится просто невыносимой, но это все мелочи в сравнении со случившимся. Ну и что с того, что лицо в крови…
Неожиданно вихрь рассыпается, колючие снежинки с самым невинным видом планируют на пол, к моим ногам и тают. Когда я уже почти уверен, Демон, преследующий меня, отступил, взял таймаут до следующего раза, голос, скрипучий как петли в Аду, злой и насмешливый, раздается прямо у меня в голове.
— А как же насчет души?!
Вопрос застает меня врасплох. Ну как же, поклон за напоминание. Теологи учат, она есть у каждого из нас. И даже когда бренное тело лежит в земле, душа остается востребованным товаром. Ее оспаривают Рай и Ад, Свет и Тьма, не так ли?
— Мало тебе, что мы погибли?! — задыхаюсь я.
— Погибли?.. — в голосе чудовища неприкрытое злорадство. — Ты правда себе это вообразил? Нет… Ты крупно заблуждаешься насчет себя. Ты никогда не попал бы сюда, если бы умер на дороге. Все куда хуже для тебя. Но ты сам выбрал этот путь. Сам…
— Ты лжешь! Лжешь, подлая дрянь! Мы погибли в аварии! Это был несчастный случай!
Я снова напуган, тем не менее, успеваю разобрать мимолетную мысль, переполненную горькой иронией. Надо же, а ведь совсем недавно я так дрожал за свою драгоценную шкуру, что боялся взглянуть правде в глаза. Тешил себя надеждами, мол, все обойдется, я всего лишь в обмороке. И вот, с пеной у рта готов доказывать, что разбился, разбился, разбился насмерть, только бы не стало хуже.
Оказывается, есть нечто, неизмеримо кошмарнее смерти, такое, против которого она всего-то блаженное небытие…
— Веришь ли ты сам своему жалкому лепету?
Каркающий смех отдается спазмом в висках, голова готова лопнуть, как осколочная граната. Оступившись, едва не растягиваюсь на полу, задыхаюсь, как в безвоздушном пространстве. Раскаты демонического хохота перемежаются неистовым ревом проснувшейся вьюги, звуки становятся все громче и громче, пока не заполняют все вокруг. Наверное, именно они вытеснили из подвала воздух.
Я скоро не выдержу…
И тут, совершенно неожиданно для самого себя, я начинаю говорить. Слова, срывающиеся с губ, вряд ли принадлежат мне, родившемуся в стране, построенной воинствующими атеистами. Теми самыми, которые грозились сравнять с землей и церкви, и тюрьмы, но потом ограничились одними церквями, решив, с тюрьмами то уж точно спешить не надо.
— Прибежище мое и защита моя, — начинаю я, представления не имея, откуда взялся этот текст. — Ты избавишь меня и от сетей ловца, и от гибельной язвы, ты отведешь меня к тихим водам и укрепишь душу мою. И, КОГДА Я ПОЙДУ ДОЛИНОЮ СМЕРТИ, ТО НЕ УБОЮСЬ ЗЛА…
В подвале повисает гробовая тишина. Правда, всего на мгновение.
— Обращение — не по адресу, — скрипит голос язвительно. — Не зови Его, Он тебя не услышит. Отныне ты принадлежишь мне.
Падаю на кафель под грохот, с каким захлопываются обе двери, ведущая в подвал и та, Другая, внутри Затем звуки затихают, снова воцаряется тишина. Лежу без сил. Чувствую, как вода быстро пропитывает одежду, а холод пронизывает плоть до костей. Скоро наши температуры выровняются, и это будет означать смерть.