Новую смерть?
Да какая тебе разница?
Ну и ладно.
Нет… не ладно. Мне рано, я еще нужен Малому.
Мобилизую последние резервы, ползу к лестнице. Встать даже не пробую, совсем не чувствую ног ниже колен. Коченеющие пальцы цепляются под ледяной водой за выщербленные стыки старых бетонных плит, скребут по ним. Я словно оживший жук из коллекции орнитолога, который силится убраться восвояси, не понимая, что это за штука пришпилила его к картонке с биркой.
— Ну же!
Последний рывок, лестница уже совсем близко. Но, тут и руки меня подводят, выходят из повиновения. Мозг еще отдает команды мышцам, но те — игнорируют их.
Несвязные мысли еще какое-то время мечутся в голове, но и они постепенно замедляют бег. Покрываются кромкой льда, чтобы навсегда сохраниться в застывшем сознании.
Меня поглощает тьма.
XI. Госпиталь
Я иду по лесу. Густая листва, как крыша, укрывающая меня от моросящего дождя. Слышу, как капли тихо, почти нежно барабанят по листьям. Можно даже сказать, шуршат. Или что-то нашептывают мне, пытаясь поделиться своей небесной тайной.
На мне темный деловой костюм, длинный серый плащ и черные туфли. Я продвигаюсь не спеша, старательно огибая маленькие и не очень лужи.
Что это за место? Где я?
Дорожка, ведущая меня в неизвестность, покрыта старым выщербленным асфальтом. Вдоль обочины, через каждые двадцать метров — маленькие таблички, вроде указателей километража, которые стоят на трассах, только чуть меньше и гораздо запущеннее. Краска на них совсем облупилась, надписей не разобрать, ясно только, что это цифры. Направо и налево расходятся аллеи, такие узкие, что кроны растущих вдоль них деревьев касаются друг друга, образовывая тоннели.
Через какое-то время, безо всякой на то причины, сворачиваю в одну из аллей. Ловлю себя на том, что не вполне управляю своим телом. Я, скорее, пассажир, наблюдающий за проплывающим мимо пейзажем из окна маршрутного такси. В салоне, кроме меня, никого, двигатель работает абсолютно бесшумно.
Замечаю по бокам, среди зелени, серые и черные пятна. Почти сразу догадываюсь, это памятники — мраморные, гранитные или просто сваренные из стальных труб кресты. У какой семьи на что хватило, тень имущественного неравенства, отброшенная обществом в загробный мир. Все памятники, вне зависимости от степени запущенности, взяты в плен невысокими металлическими оградками.
Вокруг очень тихо, щебет птиц не нарушает тишины. Напротив, подчеркивает ее.
Асфальт обрывается, далее мой маршрут пролегает по проложенной между заборчиками тропинке. С овальных фотографий, с вырезанных в камне портретов на меня смотрят десятки лиц. Имена, цифры, последние прости, коротенькие фразы, иногда стихи, застывшие попытки выразить словами боль утраты. Капли дождя блестят как слезы.
Наконец, движение прекращается. Я на месте. Передо мной две свежие могилы, покрытые живыми цветами. За ними кто-то недавно ухаживал. Взгляд медленно поднимается выше. В изголовьях — два небольших памятника, они соединены маленьким «мостиком». Никаких портретов, одни имена. Наши имена. Ее и мое. Фамилии, так и оставшиеся разными, как распорядилась судьба. Послания от родных, о том, как рано мы ушли, и как велика для них эта потеря.
И даты. Первая и вторая, и вся наша жизнь, уместившаяся в черточку между ними. Недолгая, хоть мы успели познать любовь и счастье…
Я смотрю на надписи, и меня охватывает тоска. Поглощает, растворяет в себе. Мне нестерпимо жаль ее и себя, жаль нашу молодость, обернувшуюся Вечностью, и наше Будущее, которого теперь не будет. Мне жаль родных, которым придется привыкать к тому, к чему нельзя или невыразимо трудно привыкнуть. Жаль, жаль, жаль…
Хочется закурить и положить сигарету на могилу, но, похлопав себя по карманам, убеждаюсь, что они пусты.
Вот я и бросил…
Я здесь не просто так. Я должен что-то увидеть, что-то понять…
Разглядываю наши памятники. Взгляд задерживается на цифрах. И я наконец догадываюсь.
Даты! Они разные! Я умер на два месяца позже нее. Как же так?! Может, врачи еще боролись за мою жизнь?.. Целых два месяца?
Присаживаюсь на скамью неподалеку. Рассеянно наблюдаю, как колышутся ветви, тяжелые и мокрые после проливного дождя.
Как же так случилось?..
Листья подрагивают, когда на них падают редкие капли. Закрываю глаза. Вдруг ощущаю толчок. Вздрогнув, скамейка приходит в движение. Пытаюсь пошевелиться, но не могу. Какая-то сила влечет меня все дальше. Быстро темнеет. Место, где мы обрели вечный покой — давно позади, поглощено густыми зарослями и сумраком. Могилы, кресты и деревья все быстрее проносятся мимо. На мне больше нет плаща. Я одет в спортивные брюки и футболку, те самые, к которым уже успел привыкнуть.
Неожиданно «скамейка» совершает разворот на месте, плавный и одновременно крутой. Вижу перед собой проем, из которого льется тусклый желтый свет. Не успеваю толком ничего рассмотреть, как оказываюсь внутри небольшого помещения, обитого листами имитирующего дерево пластика. «Скамейка» закатывается в него, грохоча колесами, сталкивается с дальней стеной. Это уже давно не скамейка, я сижу в кресле-каталке. Позади лязгает тяжелая стальная дверь. Пол начинает вибрировать, затем ползет вверх под шум работающих механизмов. Только теперь осознаю, я в кабине лифта. Лифта в моем индивидуальном госпитале-призраке.
Наконец, кабина, вздрогнув, останавливается, продолжая при этом слегка покачиваться на тросах. Снова грохочет металлическая дверь.
— Наш этаж, — доносится из-за спины женский голос. Чуть не подпрыгиваю от неожиданности. — Сейчас отвезу тебя в палату. Врач позже подойдет.
— Где мы? — вопрос, заданный глухим охрипшим голосом, риторический. Я догадываюсь, где.
— В больнице…
Она выкатывает меня из лифта, вижу знакомый холл. Телефон-автомат рядом с огнетушителем. Напротив — металлическая дверь, ведущая на лестничную клетку. Только теперь здесь полно народу. Мимо проходят больные, кто в халатах, кто в пижамах, кто в спортивных костюмах. На ногах — домашние тапочки или пляжные шлепанцы. Я — в настоящем госпитале.
— Это терапевтическое отделение. Тебя сюда перевели. Теперь подлечишься здесь. Восстановишь силы и…
— Перевели? Откуда перевели?!
— Из реанимации. — В ее исполнении адрес это звучит так просто, буднично. Собственно, почему бы и нет, ведь это часть ее работы, сколько раз ей приходилось говорить нечто подобное другим пациентам?
— Из реанимации?!
Проигнорировав мое восклицание, она толкает каталку дальше. Колеса тихо шелестят по светло-серому кафелю, которым выложен пол коридора. Слева ряд дверей, на каждой табличка с номером, в промежутках между ними на стенах — стенды с какой-то информацией. Но я не успеваю ничего прочитать, хоть мы и движемся достаточно медленно. Внимание мое рассеянно. Мне сложно сфокусировать взгляд. И тело я чувствую плохо. Оно вялое, я еле-еле шевелю руками.
Наконец, мы останавливаемся перед палатой. Она знакома мне много лучше, чем я бы хотел. Ее номер — «восемь». Это моя палата.
— Ну вот, приехали, — вздыхает медсестра.
Толкает дверь, затаскивает каталку внутрь. На секунду задерживаю дыхание, уверенность, что сейчас увижу Малого — практически полная. Но, тут нет ни его, ни наших самолетиков. Вижу остатки умывальника под убогим потолком, те же пять кроватей, некоторые из них заняты. Но, не моя. Она свободна, мы направляемся к ней.
Разглядываю новых соседей. Пара человек спит, какой-то толстяк, лежа на спине, смотрит тихо бормочущий маленький телевизор, приютившийся у него на груди, будто любимая кошка.
— Так… секундочку…
Сестра обходит каталку и я, наконец, получаю возможность ее разглядеть. Ей около сорока, среднего роста, в теле. У нее доброе лицо. Волосы спрятаны под белой шапочкой.
Она наклоняется ко мне, просовывает руки между моей спиной и каталкой, играючи поднимает меня, будто ребенка. Укладывает на койку до того, как я успеваю опомниться от потрясения.