— Гляди, гляди! Развратница-то, развратница-то, наша! — высунулись из своей кареты сестры покойника, дергая за рукав задумчиво сидевшего против них племянника. — С графом села, в его карету села! Хоть бы братца-то, нашего голубчика, похоронить дала, да уж тогда и шла бы на все четыре стороны…
— А-а! — протяжно проговорил Обносков, что-то соображая. — Так вот он отчего ей покровительствует!
— И сына-то, сына-то не стыдится. При нем вешается на шею новому любовнику… Да и он-то хорош! Среди белого дня с публичной женщиной едет, грязью себя марает!
— Э, к ним ничего не пристает! — озлобленно прошептал Обносков и отвернулся в другую сторону.
X
Очень обыкновенная семейная жить
Только через месяц после свадьбы, то есть после смерти и похорон Евграфа Александровича, молодой Обносков переехал от Кряжова и устроился своим домом. До сих пор его жена не чувствовала никакой перемены в своем положении. Только теперь она стала сознавать, что для нее началась новая жизнь. Мать Обноскова поселилась со своим сыном и рассталась как со своею квартирою на Выборгской стороне, так и со своими жильцами. С первых же дней после переезда на новую квартиру она принялась за хозяйство, за мелкие домашние распоряжения, за перебранку с прислугою и выказала явное намерение не выпускать из своих рук бразды домашнего правления.
— Вы уж, цветочек мой, Агриппина Аркадьевна, не заботьтесь о хозяйстве, — говорила она однажды за утренним чаем невестке. — Вам это дело новое. Хлопот с ним много. Возня с людишками только здоровье ваше испортит. Ведь у нас в Петербурге народ мошенник, выжига, у-у какой продувной!..
— Да я, Марья Ивановна, уже занималась хозяйством у отца, — заметила Груня. — Это совсем не так трудно…
— Из больших средств, не спорю, не трудно, не трудно… У вашего папеньки большие средства были, — заговорила частою дробью Марья Ивановна. — Вот у него и хозяйство совсем другое было, а здесь не то, совсем не то. Ваш папенька богач, а у моего сына средства-то маленькие, надо экономничать, по одежке протягивать ножки…
— Да, маменька права, — заметил Алексей Алексеевич. — Тебе незачем попусту хлопотать и возиться с прислугой и обедами.
— Да я и не настаиваю особенно на этом, но просто мне не хотелось бы без дела сидеть, — промолвила Груня.
— Ну, ангелочек мой, дома дела найдется, — утешала Марья Ивановна. — Без дела не останетесь…
— Делайте, как вам угодно, — ответила Груня и стала пить чай.
Все помолчали.
— Вот вы, кажется, и обиделись, — вдруг упрекнула Марья Ивановна.
— Чем же? Я и не думала обижаться, — изумилась Груня.
— Нет, уж я вижу, что вам не по сердцу мое желание!.. Что ж, я не навязываюсь. Вы хозяйка теперь в доме, вам и книги в руки. Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил. Я ведь теперь здесь последняя спица в колеснице…
— Полноте, маменька, — недовольным тоном сказал Обносков. — Что тут за счеты, кто старше. Я не желал бы вообще, чтобы кто-нибудь считал себя здесь старшим, — строго заметил он и прибавил: — Хозяйничайте, распоряжайтесь и не обращайте ни на кого внимания, делая свое дело.
— Если ты хочешь, я готова, Леня, только, чтобы после претензий не было, что я худо распоряжаюсь или много трачу…
— Кто же это будет претендовать, уж не я ли? — спросила Груня, смущенная всею этою сценою. — Будьте уверены, что я не скажу ни слова, лишь бы Алексей был доволен…
— Алексей! Это вы кого же Алексеем-то величаете? — спросила едким тоном Марья Ивановна. — Уж не мужа ли? Ну, через месяц после свадьбы, кажется, рано бы его так называть. Можно бы и поласковее быть. Ведь это только холопов зовут Алексеями-то.
— Эх! — с досадой махнул рукой Алексей Алексеевич и нетерпеливо начал постукивать ногой.
— И меня-то вот вы все называете Марьей Ивановной да Марьей Ивановной, — не унималась старуха, — А ведь не грех бы и маменькой назвать. Ведь уж как вы там ни думайте, а я все-таки мать вашему мужу. Оно, может быть, по-вашему, по-новому, и не принято уважать старших — ну да ведь вам не с теми вертопрахами жить, которые старших-то в грош не ставят. Нет, голубчик мой, вы со старыми, с честными людьми живете.
— Да что это вы, матушка, левой ногой, верно, встали? — с раздражением заметил Обносков.
Марья Ивановна так и развела руками от удивления.
— Ну, батюшка, от тебя-то я этого не ожидала, — произнесла она и торопливо поднесла платок к глазам. — И то сказать, теперь жена тебе ближе, я третий человек, лишний человек в доме…
Алексей Алексеевич махнул рукою и вышел из комнаты.