— Что это вы, маменька, какие глупости выдумываете! — сердито заметил сын и взялся за книгу, надеясь этим обыкновенным приемом прекратить беседу с матерью. Но она, против своего обыкновения, не замолчала, увидав, что сын хочет читать.
— Нет, батюшка, я ничего не выдумываю. Уж какая я выдумщица! — проговорила она с горечью. — А только она теперь все одна по гостям ходит…
— Не сидеть же ей все дома одной.
— То-то и плохо, что ей дом-то опостылел. Другая бы жена, видя, что муж для нее целый день горб гнет, сидела бы дома да, старалась бы, как бы для мужа родное гнездо уютить, а у нашей-то этого и в мыслях нет. Ты в должность, а она за дверь, а, между тем, на нее засматриваются…
Лицо Алексея Алексеевича вдруг омрачилось, что-то как будто укололо его в самое сердце.
— Да кто же засматривается? — нетерпеливо спросил он и отложил книгу в сторону.
— Мало ли кто!.. Ты за Петром Петровичем-то наблюдай, за ним смотри, — шепотом произнесла мать и боязливо оглянулась во все стороны, как будто боясь, что кто-нибудь их подслушивает. — Ухаживает, ухаживает, — протянула она. — Уж я эти подходы-то знаю. Сама…
— Тьфу! Этого только недоставало! — произнес с гневом и досадою Алексей Алексеевич. — И что вам за охота постоянно смущать мое спокойствие?
— Да как же, Леня, голубчик, о ком же мне и заботиться, как не о тебе? Ведь ты родной мне. Хуже, если чужие на смех поднимут да пальцами на тебя указывать будут… Ты думаешь, мне легко, что тебя обманывают?..
— Да разве вы уже знаете что-нибудь? — вскочил с места Алексей Алексеевич.
Он был страшно бледен. Его маленькие калмыцкие глаза впились в лицо матери, точно он хотел прочитать на этом лице все сокровенные мысли этой близкой ему женщины. Но оно было невозмутимо.
— Наверное, батюшка, ничего не знаю, но смотрю за ними, в оба смотрю, — ответила мать.
Алексей Алексеевич махнул рукою и большими шагами заходил по комнате в страшном волнении. Впервые он понимал, что за чувство может испытывать человек, когда ему угрожают отнятием его старой собственности, его достояния. Марья Ивановна следила за сыном с скорбным участием, умиленными и сострадательными взглядами, полными той совершенно своеобразной материнской любви, на какую была способна Обносксва.
— Вы у меня целую ночь покоя отняли! — желчно упрекнул ее сын, на минуту останавливаясь перед нею.
— Бедный ты мой, бедный! — жалобно промолвила она, качая с сожалением головой. — Не понимают люди, как ты их любишь. Вот теперь одна весть о их глупости да ветрености тебя на целую ночь расстроила, а что было бы, если бы ты-то вовремя не узнал об этом, да вдруг дождался бы того, что они по глупости да по ветрености и грехов натворить успели бы?.. Не ночь бы тогда тебе они отравили, а всю жизнь твою драгоценную!
Еще довольно долго распространялась Марья Ивановна убаюкивающим тоном о негодности людей и следила за тревожно шагающим по комнате сыном нежными глазами. Наконец, она обняла его и ушла в свою спальню, где набожно опустилась на колени перед образами и начала свои обычные молитвы за сына.
Но сыну не спалось.
«А что, если мать не все сказала мне, что она знает? — думалось ему. — Меня целые дни дома нет, я некрасив, я слаб, а она молода, хорошеет с каждым днем, кругом разная молодежь вертится, книжки разные под руку попадаются, долго ли закружиться голове! Да ведь нынче и в моде бегать от мужей!.. — Я, скажет, миленький, ошиблась, я тебя не любила, мы не сошлись характерами, и я ухожу с другим… Коротко и ясно!.. Нет-с, со мной этого не сделать!.. Я этого не допущу, не позволю!.. Впрочем, что я!.. И с кем она уйдет!.. С Петром Петровичем?.. Вот глупости! Он волокита, но он не увезет чужой жены, не навяжет ее себе на шею… От него можно ее предостеречь… Эх, если бы я мог не принимать подобных негодяев! Да ведь ему весь город родня, связи у него… Связи! Связи! Будь они у меня самого, так я бы на порог не пустил этой сволочи, всех этих Петров Петровичей!.. Но надо поговорить с нею, поговорить с нею надо…» Походив с час по комнате, выпив два стакана воды, Алексей Алексеевич прошел в комнату жены.
— Что у вас там опять вышло с матерью? — спросил он жену.
— То же, что и всегда выходит у меня с нею, — ответила Груня недовольным тоном. — Она придралась ко мне без всякой причины и разбранила меня.
— Но… — начал Алексей Алексеевич.
— Позволь, — перебила его Груня. — Ты от кого узнал, что между нами произошла ссора?
— Мать сказала…
— А-а! Так ты ей позволяешь говорить про меня, и только я не имею права говорить тебе про нее? Или ее сплетни не мешают твоим серьезным занятиям?