— Ты разве был при их объяснении? — поднялась Груня на локте, чтобы лучше видеть лицо мужа, на котором она научилась читать все тайные помыслы.
— Был.
— Ну? Ну? Что же? Чем же кончилось? — спрашивала она, уже не помня, что говорит, и дрожа всем телом.
— Пустяки, пустяки все! — заговорил Кряжов и тихонько замахал рукою, делая очень выразительные глаза.
— Кончилось тем, что он ушел из дому твоего отца, — объяснил сухо Обносков.
— Как ушел? — крикнула Груня.
— Совсем… Неблагодарный мальчишка!..
— Что я наделала, что я наделала! Зачем я бежала из отцовского дома, когда я могла спасти брата! — закрыла лицо руками Груня и зарыдала.
— Дитя мое, что с тобою? Когда же ты бежала из моего дома? — подошел поспешно к ней с утешением Кряжов, думая, что Груня говорит о своем замужестве, и не зная о ее вчерашнем посещении его дома.
— Она бредит, я за доктором съезжу, — сказал Обносков.
— И как вы допустили его уйти, — рыдала Груня. — Вы оба, оба погубили его! Знали, что он гибнет, что он стоит над пропастью, и в эту минуту решились оттолкнуть его от себя! Куда он пойдет? К тем развратным женщинам, у которых он, по вашим словам, проводил время? К тем гнусным кутилам, с которыми, как вы говорите, он был дружен? Ведь вы знали, что у него нет других знакомств, что вы держали его взаперти, вдали от общества. И как тебе-то не стыдно, отец! Если Алексей умеет только ненавидеть всех, только рыть яму всем, то у тебя-то такое мягкое, доброе сердце…
— Дитя мое, дитя мое, успокойся, — говорил старик и поспешно вызвал Обноскова в другую комнату.
— Съезди за доктором, она больна, — сказал он.
Через полчаса явился доктор, нашел в своей пациентке маленький жар, маленькое нервное раздражение, маленькую слабость, объявил, что, может быть, все пройдет само собою, что, может быть, болезнь разовьется, но что, во всяком случае, больной прежде всего нужно спокойствие. Послали за лекарством, заплатили доктору за визит и оставили больную одну. Иного средства для успокоения нет…
— Мне надо объясниться с вами, — сказал Обносков Кряжову.
— Извини, Алексей Алексеевич, я сегодня не способен ни на какие объяснения. Довольно вчерашнего… Береги свою жену, а я зайду завтра, — проговорил старик и ушел.
Обносков не спал всю ночь. Он был встревожен, его мучила ревность, в голове роились разные подозрения.
— Что же это, мальчишка — соперник? — шептал он в ярости. — Отлично! отлично!.. он хорош собою, он ловок, здоров, а я слаб, болен, дурен, как же не полюбить его! И это так удобно исполнить, имея занятого делом мужа: муж в должность, — жена на свидание; муж горб гнет, — жена хохочет в это время с молокососом-возлюбленным… Никто ведь не узнает! Это не девушка развратничает, улик нет… Потому мы и замуж пошли, не любя, свобода была нужна. Не за гимназиста же было, в самом деле, выйти… Не ждать же, когда он подрастет… ха-ха-ха! Славные люди, славное поколение растет!.. Подлецы, подлецы! Сгниете вы у меня оба, я вас придушу, медленно придушу, — медленно, как вы опутывали меня сетью своих интриг… И за что это, господи? За что все против меня? Потому, что я иду прямым путем, потому, что я стою за правду, за свои права… Ведь умри она, ее же назовут жертвой… Палача назовут жертвой… Ведь нужно допускать свободу чувства, кормить развратных жен, воспитать незаконнорожденных детей! Это все модные идеи!.. Господи, у меня голова кругом идет! — восклицал Обносков и, почти рыдая, в изнеможении падал на диван.
На следующий день он пошел в должность в самом тревожном настроении духа. Ему хотелось остаться дома, пролежать день, но манкировать службой было не в его характере.
Около двенадцатого часа Груня позвала к себе горничную.
— Барин ушел? — спросила она. — Ушли-с.
— А Марья Ивановна?
— На рынке-с.
— Одень меня.
Горничная помогла Груне одеться.
— Найми извозчика.
— Что вы, барыня, вам нельзя выезжать.
— Найми извозчика: мне надо ехать…
— Ох, да ведь меня бранить будут, со свету сживут…
— Ничего не сделают… милая, сходи за извозчиком… Я тебя возьму к себе… в дом отца.
— Да разве вы совсем хотите уехать отсюда? — изумилась горничная.
— Совсем.
Через полчаса Груня, шатаясь от слабости, входила в квартиру своего отца.
— Дитя мое, как тебя отпустили, как ты сюда попала? — всплеснул руками старик и бросился поддержать дочь.