Прошла еще неделя.
— Ну, брат, ничего, кажется, больше не поделаешь, — говорил Кряжов Павлу. — Алексей Алексеевич требует объяснения с женою.
— Может объясняться сколько ему угодно дней через пять, — улыбнулся Павел. — Груня теперь здорова и может решиться на все.
Вечером в этот же день у Кряжова были в гостях Высоцкая и сестры Обносковы. Груня была как-то особенно мила и оживленна в этот вечер. Высоцкая смеялась и шутила.
— Вы удивительно помолодели и похорошели в последнее время, — говорила она Груне.
— Это потому, верно, что волосы обрезала, так и выгляжу девочкой, — улыбнулась Груня.
— Премиленькой, надо добавить, — ласково промолвила Стефания. — Но как вы думаете устроить свои дела? Я слышала от Веры Александровны, что в доме вашего мужа собирается гроза. Надо бы подумать о громоотводе.
— Не знаю, право, это зависит от… случая, — проговорила, краснея, Груня, бросив взгляд на Павла.
— И, может быть, от вас, — заметил он.
— О, если от меня, то она будет счастлива, — горячо произнесла Высоцкая. — Даже не из одной любви к ней, а ради мести этому человеку я готова все сделать… Это первый человек в жизни, которого я ненавижу… Но что же я могу сделать?
— Достать ей заграничный паспорт, — промолвил Павел и пристально взглянул на Кряжова: он боялся, что придуманная им мера встретит несогласие со стороны старика, и потому решился молчать до поры, и вдруг сделал быструю атаку.
— Как же это я достану ей паспорт? — спросила Стефания.
— Да, то есть вы возьмете на свое имя…
— Ха-ха-ха! Это мило! — засмеялась звонким смехом Высоцкая. — Там не пишут примет?
— Нет.
— Отлично! А то, пожалуй, мне пришлось бы ради этого стриженого ребенка обрезать свои длинные косы… Душа моя, так вы через несколько дней будете называться Стефанией Высоцкой…
Груня, изумленная и взволнованная, не могла выговорить ни слова. Кряжов тревожно ходил по комнате.
— Молодость, молодость! — бормотал он, качая головой, и вдруг остановился перед Павлом. — Но, знаешь ли ты, — начал он, — что это… это может отрезать ей дорогу на родину?..
— А возвращение к мужу не отрежет ли ей дороги к жизни? — строптиво спросил Павел, и его лицо нахмурилось.
— Что ты! что ты!.. разве я что-нибудь возражаю, — поторопился оправдаться старик. — Я только сказал, чего она может ожидать… Пусть едет… Не мне давать теперь советы, довольно я давал их и прежде.
В голосе старика послышалась горечь. Ему было тяжело помириться с мыслью, что его дочь бежит, может быть, навсегда за границу, бежит с чужим паспортом. Он молча, понурив голову, ходил по комнате.
— Что ж, и я не прикован к месту, и я поеду, — бормотал он, утешая себя хоть этим.
— Да, но покуда тебе лучше остаться здесь, — заметил Павел. — Ты мог бы сказать ее мужу, что не знаешь, куда она уехала, чтобы тебя не считали сообщником в деле этого бегства…
— Сообщник… сообщник в противозаконном деле! — шептал Кряжов в раздумье и опять внезапно, как-то неестественно ободрился. — Хорошо, хорошо, — заговорил он. — Я покуда здесь дела приведу в порядок… Все отлично пойдет, отлично!
— А как же ты? — взглянула Груня на Павла боязливыми глазами.
— Приеду весной к тебе. Мне здесь работать надо… Да и тебе лучше пожить тихой, покойной жизнью, отдохнуть, собраться с силами.
— Вера Александровна, не поедете ли вы со мною месяца на три, на четыре? — спросила Груня у младшей Обносковой.
— Ах, мой ангел, помилуйте, как же это я вдруг за границу попаду! — застенчиво захихикала Вера Александровна. — Мне, право, совестно!
Груня закусила себе губы, чтобы удержаться от смеху.
— Чего же совеститься? Вы очень, очень обяжете меня этим, — пожала она руку младшей Обносковой.
— Ах, нет, это вы обяжете меня, — воскликнула Вера Александровна. — Мне так хочется видеть заграницу! — восторженно воскликнула она и захихикала снова.
— Вот воображаю я изумление нашего взаимного родственника и его матушки, — рассмеялась Высоцкая.
— Так им и надо, аспидам! — злобно промолвила Ольга Александровна. — Ехидные люди!
Начались толки о будущем. Составлялись планы поездок за границу в гости к Груне. В семейном кружке царствовало то оживление, которое всегда бывает, когда один из членов семьи едет в далекий путь. Все как будто хотят наговориться, вознаградить себя за долгое время предстоящей разлуки и рассеять невольную грусть, стесняющую подчас сердце в эти последние минуты свидания.