Вот Лера говорит все это и, наверное, совсем не понимает, как этим оскорбляет меня. Оскорбляет своим противоречием, да и вообще – говорить о своем парне в присутствии другого, наверное, не самое культурное, что может быть. Понимает ли она это? Или именно из-за своего непонимания поступает так?
С тяжким вздохом Лера продолжает говорить:
– Как жаль, что Андрей все же ставит во главе угла себя, а не наши совместные желания…
– Это как это?
– Мои интересы почти всегда – не учитываются.
Мне стало так дурно на душе от всего этого абсурда, но, отнюдь, я чую, что любовь моя никак не утихает, она как будто только силнее полыхает внутри меня, в моем сердце и совсем ничего не могу с ней сделать, мне как-то больно и прелестно… Я здоров?
Через несколько минут слова Леры побудили меня на обдумывания смысла оных. По-моему, интересно выходит, быть может, очевидно, но все же интересно. Одним из самых приятных, если не самым приятным, ощущением является ощущение твоей нужности кому-нибудь, значимости для другого человека. Не в смысле шкурном, а в благом, в любовном или в душевном. И сомневаюсь я, что может быть по-другому.
Но вот пришел момент прощаться с Лерой. Когда она перед тем, как уехать вновь, пожала мою руку, я подумал:
– Обидно не иметь возможности прикоснуться к человеку, которого ты любишь, так еще и который эти самые прикосновения вожделеет. Сейчас же – сиюминутный проблеск счастья для меня…
Затем она уехала.
Следующим днем я и Лера, как всегда, прогуливались до остановки. Дойдя до одного из перекрестков, от которого рукой подать до моего дома, Лера вспомнила, что у нее, оказывается, еще остались какие-то дела, самые что ни на есть важные и не отложные. Она повернула в сторону своего дома, мне ничего не оставалось делать, как проследовать за ней.
Для того чтобы Лере добраться до места своего назначения, нам требовалось пройти через мой дом, и, когда мы проходили мимо оного, какое же было чудо-удивление, что там томилась в ожидании красотка-Марта. Конечно же, Марта сразу заметила меня, как только я появился в зоне ее видимости, этого стоило ожидать, а надеяться проскользнуть незамеченным – было глупо.
Я попытался сделать вид, будто не заметил Марту, дабы не взаимодействовать с ней в присутствии Леры. Ведь так и чуяло мое нутро, что такие люди, как Марта, сами по себе просто являются генераторами какой-то черни. Отнюдь как жаль – Марта, заприметив меня, громко воскликнула слова приветствия, обязательно употребив наименование «Мистер художник».
Услышав Мартино специфическое «здрасьте», мы с Лерой застыли в ожидании того, что к нам подойдет виновница нашей остановки. Марта неспеша, чинно и важно встала с лавочки и подошла к нам, по ее лицу видно было то, что ее просто переполняет высокомерие, она словно не заметила Леры и протянула мне свою руку, даже не повернувшись в сторону моей спутницы.
После того как я поздоровался в ответ, она – в своей манере – кокетливо припомнила мне, что она требует моего времени и внимания. Мне стало неловко. Пытаясь сие скрыть, я начал искать и подбирать различные оправдания из разряда «завалы на учебе», «дополнительные мероприятия в училище» и тому подобное. Пока я объяснялся, окинул взглядом Леру, ее лицо изображало вопросительную мину, с крайне не добрым внутренним подтекстом. Моя натурщица же лишь слушала мои нелепые оправдания с надменным лицом.
Вдруг ни с того ни с сего – Марта ухватила меня под руку и повела ко двери в дом. Она уже со строгим тоном заявила, что нам пора заняться делом. Почему-то я не стал ей противится, подчинился и принял ее порыв к работе. Заходя в здание, я вновь посмотрел на стоящую безмолвно Леру, ее лицо уже изображало не вопрошание, а одновременно грусть и сердитость. Она так и смотрела на меня, пока не захлопнулась входная дверь.
Этой ночью мое отвращение к Марте приобрело почти что максимальный оборот, была достигнута та вершина, которая вызывала у меня уже совсем не прикрытое раздражение. Марта, украв у меня возможность провести время со своей любимой, так еще ее и по-своему оскорбив, продолжала кокетничать со мною, тем самым снижая темпы работы. Она туда-сюда вертелась, стараясь принять более вызывающую позу и нарушая ту, в которой я ее рисовал. Я понимаю, для чего это делалось, но как-никак это напрямую мешало мне работать, и я сделал Марте грубое замечание, после которого она раскисла и теперь с большим послушанием держала себя, однако от этого ее преувеличенная гордость не ушла. Этот сеанс прошел так хладно, как только мог.
На следующий день в училище я заметил – Лера как будто бы избегала меня и на вид была очень грустна. Обратившись к Наде в надежде, что она раскроет мне суть поведения Леры, в ответ услышал только:
– Тебе, наверное, лучше знать, что случилось.