Оделся, вышел, на улице, как и вчера, – январь. Притом в самом разгаре, погода мутная, метель фонтанирует, вокруг снежинки, что красиво, но сами же мешают смотреть на собственную красоту, моря снега, он повсюду. Спускаясь по ступенькам с крыльца училища, я обернулся. Фасад нашего училища все так же величаво-высок и статичен, как и всегда. Это место жестоко, но сколько бы испытаний, сколько бы проблем и трудностей оно ни принесло в мою жизнь, все равно будет роднее, гуманней, чем школа.
Идя по городу и принимая снежинки лицом, мельком глядел я и на город. Его хмурый и по-тривиальному смурной видок навевал мне мысли о моем нынешнем положении в жизни, о декадансе, коим страдали я и моя душа нынешним временем. Забавно получается: вот она – взрослая жизнь, ну, относительно, однако ничего радикально не изменилось. Как был никому не интересен и тем более не нужен – так и остался. Еще и такое чувство гадкое, будто бы в жизни мне делать совсем нечего, но это же не так. Я выдающийся художник, общепризнанный и учащимися, и руководством училища. Хотя, может, в этом и подвох? Они видят во мне не личность, которая выражает состояние своей души и мысли на бумаге, а лишь инструмент для облагораживания, то, что может как-никак, а улучшить положению по заведению. И ведь я бы не смел даже думать так, как думаю сейчас, если бы мне было дозволено рисовать от души, а не то, что прикажут. Больно сие неинтересно выходило.
Вокруг происходящее часто меня так тяготило, что, казалось бы, мне и не спастись от него нигде, эта бытовая простота и однотипность давили собой на все мое существо. Единственное, что меня спасало, – это рисование. Я словно уродился мэтром изобразительного искусства, в этом ремесле мне не было равных. Я старался посвящать этому делу более всего своего времени, несмотря даже на различные экзамены, сессии и прочие жизненные испытания. Когда у меня в руке мостился карандаш или кисть, а предо мной стелился желтоватый лист – ну, или мольберт, – я чуял, будто ухожу из повседневного существования и попадаю куда-то, где никого, кроме меня, и ничего, кроме моего произведения, нет. Ни посторонних, вечно отвлекающих чувств, ни таких же людей, но, помимо этого, еще и невежливых и крайне бестактных.
Обращаясь к моему ремеслу, могу сказать, что несмотря на тяжелейшую депрессию, сейчас я – на пике своих творческих возможностей. Хорошие картины идут одна за другой из-под моей руки. И только это сейчас бодрит меня и успокаивает. Вдобавок скоро планируется мероприятие, где учащиеся смогут блеснуть своим талантом. Разумеется, меня туда пригласили. Кстати, то, что меня туда пригласили, а не я сам напросился, тоже греет мне душу, это как будто показывает мою востребованность и нужность, показывает, что обо мне помнят. Хотя, вероятно, это всего лишь фикция, моя надуманность.
Несмотря на свою творческую работу и в целом образованность в художественной отрасли, в свои девятнадцать лет я так ничего особенно дельного не добился. Меня это удручало и лежало тяжким грузом на душе. Даже грамот у меня как-то совсем немного набралось за школьные лета. Можно сказать, я, верно, только начал свой путь в стезе, так, чтобы это заметили. Столько времени упущено, потеряно напрасно на какие-то пустяковые развлечения и молодецкие увеселения. В целом, я допускаю, что не один таков, да и, наверное, не каждому удается добиться успехов всего к двадцати годам. Однако в глубине моего нутра все-таки сидела какая-то зависть к успешным и популярно-известным людям или студентам, кои каким-то образом уже были известны всем и вся. Похоже, это во мне говорил латентный честолюб. А я и не против как-то, ибо тоже хочется признания.
Придя в свою мрачную, маленькую квартирку, пространство в которой почти полностью было занято моими картинами и рисунками, рисовальными принадлежностями, я зажег свет. Мрачность не пропала. Выпив чаю, принялся за новую работу, альтернативы не было. Жизнь будто проносилась мимо меня.
2
Пара литературы. Моя отдушина. По сравнению с той же математикой предметы, подобные литературе, гуманитарные, мною преодолеваются – как Богом разводятся массы воды для евреев, по факту мотивируются и двигаются тоже за счет моей работы. Нет, я не склонен к высокому мнению о себе, это что ни на есть всего лишь объективность, не более. Ибо не виновен я в том, что от природы велик я суждением в гуманитарных предметах. Не знаю, что должно произойти, чтобы в них я стал несведущ или опустился в «низину».