– Уже поздно… Пойду я… – произнесла она медленно и с трепещущими паузами. Я отпустил ее, без всяких слов и паник, ибо мне ничего большего и не оставалось. Лера уходила, а я смотрел ей вслед и думал. В такой трудный жизненный для меня момент она уходит – я знатно поник. Ведь для меня было счастьем просто находится с ней рядом, в одной комнате, а тут – целых, считай, две недели – и без нее. А она там… не одна, а с ним. Глядя ей, уходящей, в спину, я умолял о том, чтобы она не покидала меня.
22
Девятый день я провожу в затворничестве и полном отчуждении от всего мира, на душе тошно, все тело будто ломит, и все это из-за мозга… Нет, верней из-за души. Депрессия. Мне так все не интересно, скучно, однотипно и попросту не нужно, что я в смятении, во всеобъемлющей яме, может быть, даже болоте, что держит меня и толком не отпускает, а все тянет только вниз и вниз! Опять же мне ничего не нужно и никого… Кроме нее. Я ощущаю себя слабым, ведь нуждаюсь в ней. Мое состояние настолько паршиво, каким не было никогда.
Во мне все борется и закипает. Словно что-то правильно пытается взять вверх над какой-то неверностью в самой своей сути, но эта неверность настолько могущественная, что у праведности просто нет шанса на победу. Задавая себе вопрос – «Свободен ли я?» – я не могу ничего ответить. Ведь если исходить из мысли, что страдание по Лере – это мой выбор, а выбор есть свобода воли, – то я свободен, но тогда дурак ли я? Иду на поводу инстинкта или высшего сакрального чувства, и хочу я этого или нет – не знаю. Ныне не чую в себе сил давать ответы на подобные вопросы. Мой разум вскружила девушка, и я сему поддался с особой страстью.
Сидя на своей маленькой кухоньке, я только и делал что пил и курил... С каждым новым днем я пытался отвлечься, почитать. Но ни Кант, ни Ницше, ни Чаадаев, ни Чехов, ни Булгаков, ни даже Толстой не могли меня оттянуть от моей тоски по Лере. Я, черт возьми, думал о ней, в голову лезли эти проклятые и до изнеможения навязчивые мысли. Я вспоминал ее, ее глаза, ее улыбку, ее косички. Это расставание, осознание того, что сейчас она в объятиях другого, – меня убивало. Ко всему прочему это воспринималась еще и по-черному смешно и страшно, ведь любила она все-таки меня... или… или любила ли она меня? О всевышний, как мне противно это все. Во всем этом ничего нет, кроме саморазрушения.
На десятый день ко мне пришел Аркадий, его персона была в курсе во всех подробностях о моей беде... Он вновь возник в моей жизни, во мне играла радость, но тело сводило что-то другое, что наружно высказывало мною отвращение и желание отстраниться.
Я решил его спросить:
– Откуда ты знаешь, что я в такой жопе?
Он не по-доброму улыбнулся.
– Изначально я был обеспокоен тем, что ты совсем пропал, мой друг, тем более учти тот факт, что со мной ты никак еще и не связывался все это время. Мне стало беспокойно вдвойне. Поэтому решил проведать тебя лично.
– И пришел ко мне?
– Нет, сначала я побывал в училище, ведь адреса твоего я, к сожалению, не знал. – Он повел по моей квартире каким-то смурным взглядом. – Но в заведении мне поведали о твоем нынешнем печальном и, прошу тебя заметить, вообще не завидном положении.
– Ай… Да плевать… А кто поведал?
– Одна маленькая, миленькая особа. – Ясно, кажется, это была Надя. – Она мне все и рассказала.
– Мне кажется… – Икнув: – Я знаю, кто тебе сказал…
– Неважно. Важно то, что меня, как и было сказано мной выше, беспокоит твое самоубиенье, прежде всего душевное! Так продолжаться, согласись, – не может. – Он указал на меня рукой. – Погляди на себя, ты выглядишь – ужасно! Небритый, точно побитый и потасканный и разве что чуть ли не убитый. Видок у тебя подобен мученическому, концлагерному. – Он утрировал, но все-таки был прав, я выглядел ужасно, совершенно вопреки своей нормальности. – Тебе надо отвлечься от твоей токсичной любви, она тебе идет сейчас только во вред. Ты, твоя душа – слабеете из-за нее, но можно все исправить. Взять верх над чувством – вот есть сила, а я хочу, чтобы ты был силен! Если ты не перестанешь пить водку днями напролет, то хорошей или хотя бы приемлемой жизни – не видать.
Наливая ту самую водку в рюмку:
– Жить хорошо тогда, когда водку пить не хочется, а такое у нас, к сожалению, – редко. – Опрокинул рюмку, пока Аркадий всем лицом изображал презрение. – Сдается мне, Аркадэ, свое счастье – я просрал.
– Евгений, брось такие мысли. Они – нехороши, да и вообще, у тебя нетрезвое, а следовательно, ошибочное позиционирование объ…
Я прервал его:
– Случается, приходит мысль на ум, может быть, настоящее счастье – это никого не любить? Ни от кого не зависеть в эмоциональном плане и не быть к кому-то привязанным по зову сердца и наитию души? Ведь одному жить гораздо легче.
– Не глупи, дружок. Ибо бывает и так, что с утреца, пораньше, поднимаешься. Идешь к зеркалу. Смотришься в него и видишь себя же. Это уже и есть великое удовольствие, которое не каждый может себе позволить. А еще меньше людей может принять сей факт как именно элемент некого духовного счастия, божественного удовлетворения. Вот тебе, собственно, и счастье. А ты скатываешься в декаданс!
Он говорил как-то слишком умно, возможно, так мне показалось из-за того, что я был пьян, но его слова все больше и больше подталкивали меня к истерике или скандалу. Еще спустя пару фраз в таком же духе из меня полились оскорбления и бурные, весьма наивные речи, о том, что Аркадий меня попросту не понимает и лишь поэтому пытается мне дать какой-либо совет и якобы «оказать помощь».
– Аркадий, отвали, а… Не надо лезть ко мне, если ничего толком не понимаешь! Это мое счастье – заниматься страданием по женщине и рассуждать о самом феномене… А ты морочишь мне башку… Твои слова для самоуверенных и дураков, хотя и то, и то – одно и тоже.
Он встал и сурово посмотрел на меня сверху вниз.
– Прошу заметить – извечное разглагольствование о счастье до самого счастья отнюдь не доводит! Да и ты, милый Евгений, сейчас слаб. Но с ноющей надеждой я допускаю то, что ты еще окстишься… – Он начал отдаляться от меня. – И не из-за чьих-нибудь, упаси боже, тем более моих, наставлений. А в результате того, что сам встанешь на грабли!
– Аркадий, иди нахрен со своею «сильною» философию, да и вообще, иди куда подальше, убирайся из моего дома! Мне не нужны навигаторы в моих отношениях и в жизни. Я не просил твоего внимания! И знаешь, не жалею, что не появляюсь в клубе! А еще знаешь что? Я больше в жизни к тебе туда не приду… Даже не надейся!
– Хозяин – барин…
– Вали отседова… Пришел он тут самоутвердиться, глаза мне, такому слепому котеночку раскрыть… А мне – не надо!