Собеседник господина Бибабо передернул худыми плечами.
— Вы не согласны со мной? — Господин Бибабо беспокойно заерзал в кресле, приближаясь к цели разговора. — А как вы представляете свое счастье? Откровенность за откровенность!
Айт смущенно улыбнулся, подпер подбородок ладонью. Интонации его голоса стали мягче, задушевнее.
— Видите ли, сударь, — начал он, — я — горожанин. Вы бывали когда-нибудь в квартале тряпичников?.. Я провел там детство. Помните эти узкие, мрачные улицы и голые, без зелени, дворы-колодцы? До десяти лет я не видел деревьев. «Садом» в семье у нас назывался кактус в кадке, стоявший на подоконнике и напоминавший колючий кукиш. Вам понятно, что делалось со мной, когда мы поехали на несколько дней в деревню, к родственникам отца? Такой покой вокруг: ни запаха бензина, ни лязга трамваев — зеленые холмы, тишина и множество цветов, названия которых я и не успел узнать.
Хотел бы я пожить там вволю. Просто гулять и дышать. И удить рыбу. Какая там река, сударь! Неглубокая и совсем прозрачная. Не то, что наши городские каналы, в которых течет одно машинное масло. Бархатное песчаное дно! И сколько рыбы! Там бьют щук острогами прямо с прибрежных камней, поверите ли!
Сам-то я предпочитаю приманку на мотылька. С берега на берег перебрасывают бечеву, на которой подвешено несколько стрекоз и мотыльков. Река разделяет рыболовов. Они медленно идут, каждый на своем берегу, держа за концы бечеву и чуть перебирая ее пальцами. Крылатые пленники то окунаются в воду, то взлетают над ней. Рыба принимает их за живых и жадно глотает приманку. Брызги, легкий плеск!
Свое счастье я представляю так. Звенят кузнечики. Солнце. Весь остальной мир где-то далеко, по ту сторону холмов. Я неторопливо бреду по колено в траве. На другом берегу реки идет моя черноглазая подруга. Дрожание ее пальцев передается моим через бечеву. «Славно, Анри!» — кричит она и смотрит на меня из-под ладони, — так ярко светит солнце. «Чудесно, Мари!» — кричу я в ответ. Но простите, сударь, я увлекся...
Господин Бибабо со странным выражением смотрел на него.
— Нет, почему ж, мой друг, — ласково сказал он. — Вы не представляете себе, с каким интересом я слушаю вас. И сколько все это должно стоить: дом у реки, луг в цветах, черноглазая Мари — все вместе?
— Больше, чем я зарабатывал в театре, сударь, — ответил Айт. — Я получал там двести франков в месяц.
Как опытный оратор, господин Бибабо помолчал с полминуты, потом сказал значительно и неспеша, точно поворачивал на свет каждое слово и любовался им.
— Я, дорогой Айт, смогу платить вам в тридцать раз больше! И я заключу с вами контракт на пять лет. Безработица перестанет страшить вас. Погодите! Не делайте протестующих жестов. Это не отступное, нет! Не прерывайте меня, и я все объясню вам.
С этими словами господин Бибабо взял с письменного стола «Календарь на каждый день» и принялся задумчиво перелистывать его.
— Возьмем любой день наугад, — сказал он, — хотя бы послезавтра. Видите, сколько здесь записей? Все это предстоит мне проделать. Я должен говорить речи, позировать фотографам, ввязываться в скандалы.
А когда мне придумывать свои остроумные экспромты? В Южной Америке, говорят, политические деятели не расстаются с двенадцатизарядным револьвером. Я же не рискую выходить из дому, не имея в кармане с полдюжины политических острот и анекдотов. В тот день, когда моим слушателям станет скучно, я погиб как политический деятель.
Господин Бибабо продолжал, откидываясь в кресле:
— Теперь вы видите, как вы мне нужны. Требуется второй Бибабо, который разгрузил бы меня от черной работы, выступал вместо меня на митингах, завтраках, приемах, говорил, смешил, нравился. Это будет совсем не то раздвоение личности, что в случае с Орестом и Пиладом. Там я один работал за двух. Здесь двое должны работать за одного... Мне нужен работящий двойник! Знаю, в природе двойники встречаются не часто, но природу можно переделать, не так ли? Я предлагаю вам должность моего штатного двойника! Командировочные, премиальные, — все учтено в контракте. Мой секретарь покажет контракт. Руфф, будьте добры!..
Руфф, сидевший до того совершенно безмолвно в темном углу кабинета, — Айт предположил вначале, что он дремлет, — встал и подал заготовленный контракт.
— Там есть, учтите, неприятный пункт, — заметил нервно господин Бибабо. — Я вынужден настаивать на нем. Пункт седьмой. Вы дошли до него? Я придвину лампу, чтобы вам удобнее было читать.
Он поднял лампу высоко над столом. Зазвенела стеклянная бахрома на яркожелтом абажуре. Блики света и причудливые тени побежали взапуски по комнате, перепрыгивая через пустые подушки. Айту почудилось на секунду, что он в клетке и клетка эта очень быстро вращается вокруг оси.
Бибабо прокашлялся.
— А домик у реки? — молвил он, кладя руку на плечо Айта. — А запах полевых цветов? Вы забыли об этом? Подумайте, через пять лет вы обеспеченный человек и до конца дней своих живете в достатке, не заботясь ни о чем!
Айт молчал, взвешивал мрачный смысл пункта седьмого.
Он плотнее запахнул красный халат с позументами, точно ему вдруг стало холодно, глубже ушел в кресло и совсем сгорбился. Лампа с желтым абажуром освещала мертвеннобледное лицо человека, недавно собиравшегося покончить с собой.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— Доктор просит к себе, — сказала секретарша, когда Руфф явился в назначенный час в Институт красоты. — Он предупрежден о вашем приезде и примет вас, как только закончит операцию.
Они двинулись через анфиладу комнат, сквозь ароматные туманы, клубившиеся на их пути.
В креслах сидели кроткие мученицы моды, над которыми протянулись электрические провода. В благоговейном молчании совершалось таинство — «электрозавивка под ангела с гарантией на год». Поодаль под стеклянными колпаками сохли шеренги уже завитых готовых «ангелов».
Тут же красили ногти в стильные цвета. Маникюрши прикрепляли к ногтям модниц маленькие раковины. Специалисты насаживали на веко глаза отрезанные мушиные лапки — это давало полную иллюзию красиво загнутых стрельчатых ресниц.
Затем предстал перед Руффом ряд шкафов, из которых торчали багровые потные физиономии с высунутыми языками. Из щелей в шкафах сочился пар,
— Толстяки, — коротко пояснила провожатая, — худеют.
Они миновали печальных плешивцев, сидевших под электрическим душем, способствующим якобы росту волос, прислушивались к стонам человека, которого массировала монотонно лязгавшая машина, и, не оглянувшись, прошли чаны, где в освежающих растворах мокли желавшие приободриться старушки.
Перешагнув следующий порог, Руфф остановился. В перспективе длинного, плохо освещенного коридора, точно люстры, закутанные в покрывала, покачивались подвешенные к потолку тела.
— Только дамы желающие стать стройнее, — успокоительно сказала спутница Руффа. — Мы укладываем их в мешки, привязываем к ногам грузила, и они спокойно спят в таком положении.
Руффу пришли на память муки грешников в дантовской «Божественной комедии». Но правильно ли было назвать Институт красоты адом, — скорее уж чистилищем?..
А перед самым кабинетом доктора увидели они седоволосую, почтенную даму, одиноко галопировавшую в пустом фойе. Она была привязана к велосипеду, поставленному в стойки и приводившемуся в движение мотором. Колеса вращались на месте. Давно уж потеряла амазонка педали, а с ними и надежду самостоятельно слезть с седла. Она была отдана во власть велосипеда. Ее мотало, подбрасывало, кидало из стороны в сторону.
Все больше заваливаясь набок, обратила она тусклый взгляд на проходивших.
— Сними-и-те меня! — донеслось до них сквозь грохот мотора.
— Ничего, ничего, мадам, — сказала ободряюще секретарша. — Через два-три сеанса вы привыкнете, а через десять станете изящной.