«БОЙ НА ФУТБОЛЬНОМ ПОЛЕ
В разгаре футбольной игры между командами Брюнхенского и Грюнхенского университетов бек команды грюньонцев, покойный господин Бресс, нарушил правила игры, случайно разбив лицо покойному господину Мейнингеру, чего не заметил судья, покойный господин Сивере.
Публика стала настолько горячо протестовать против нарушения правил игры, что один почтенный господин выбросился из верхнего яруса трибуны. В результате чрезвычайно горячих протестов, перешедших во всеобщую свалку, без признаков жизни на поле остались почти целиком обе команды, судья, 15 человек из публики. 23 человека тяжело ранены, и 10 — отделались незначительными ушибами».
Ганс и Фриц не могли прийти в себя от восторга:
— Вот что значит действовать, а не болтать языком. Пока мы там орали да свистели, он раз-раз да и укокошил десятки грюньонцев. Вот у такого существа следует и нам поучиться.
И они стали называть Гориллиуса учителем, как первые христиане называли Христа.
После этого приключения всем захотелось хорошо выпить. Друзья поехали за город, в какой-то дачный ресторан, где отлично провели время, позабавившись с молоденькой буфетчицей, выпив целую бочку пива, разбив окна в двух небольших коттеджах, изувечив одного полицейского и раздробив хребет породистому быку-производителю.
Ночь застигла их в маленьком баре на большой дороге, где они сидели обнявшись и пели песню, путая строфы из песни студентов Брюнхенского университета и рева, привезенного гориллой с Нижней Гвинеи.
— Учитель, — говорил отчаянный Фриц заплетающимся языком, — я буду верен тебе до самой смерти. Располагай мною, учитель. Я всю жизнь искал такого учителя, как ты. Учитель, мы сделаем тебя царем и властителем, хочешь?
— Чего ж, мне к этому не привыкать. Я был хорошим вожаком горилльего стада, а среди вас, червяков, так тут и лягушка сможет стать вожаком…
И господин Гориллиус, вполне довольный своими первыми успехами, стал миролюбиво рычать себе под нос:
На этом кончается история первых успехов господина Гориллиуса в Европе и начинается другая история, которая, собственно говоря, и является предметом моего описания.
Глава четвертая. МЫ ГОРИЛЛЫ! МЫ ГОРИЛЛЫ!
«Моя душка, крошка Кэт! Я не могу найти таких слов, которые смогли бы передать тебе всю страсть и пламень охватившей меня любви. Я понимаю, что тебе очень трудно будет представить свою всегда такую благоразумную и выдержанную Элизабет в роли восторженной влюбленной. Но что делать, дорогая? Любовь не подвластна нашей воле. И молодая вдова может иметь душу девственной девушки.
Ты спросишь: кто он? О, душка Кэт, как трудно мне ответить тебе на этот вопрос. Он настоящий мужчина, идеал мужчины. Без сантиментов. Без размышлений. Он воюет и любит. Других дел он не знает. И с какой страстью он делает оба эти дела!.. Ах, Кэт!..»
Так писала Элизабет своей задушевной подруге.
«Уважаемая госпожа Хрупп! Примите поклон и благорасположение бедной, неутешной вдовы, оплакивающей своего незабвенного отважного супруга, отдавшего жизнь свою ради науки.
Я была бы счастлива, если бы увидела вас среди своих гостей, которые почтят меня своим присутствием на скромном рауте, имеющем быть в четверг, в пять часов вечера. Будут только свои, очень узкий и избранный круг.
Кроме того, не скрою от вас, будет один господин, недавно приехавший из Нижней Гвинеи и уже успевший завоевать в нашей стране очень большую известность. Я ничего не буду писать вам о нем, ибо что я ни написала бы, это будет настолько бледнее оригинала, что вы сочтете меня бездарной. Не сомневаюсь, что его приглашением я доставлю вам колоссальное удовольствие.
Итак, жду вас, дорогая госпожа Хрупп, вместе с вашим уважаемым супругом».
Так писала Элизабет самой знатной и влиятельной даме столицы.
А в это время в дымном зале маленького бара за грязными столиками сидела большая компания. Были здесь и студенты Брюнхенского университета из числа тех, которым учение никак не давалось, были и друзья отчаянного Фрица по прежним его похождениям — торговцы кокаином, принципиальные сутенеры и члены клуба самоубийц. Сегодня угощали малютка Ганс и отчаянный Фриц.