— Довольно. У меня есть уже представление о вас. Вы, конечно, лжете без стыда и совести, но вам не мешает помнить, что даже самые заправские врали и те изредка говорят правду. Так что займитесь-ка лучше кофе.
Я покорно ухожу на кухню. Женщина идет за мною — проследить за моими действиями. Уместная предосторожность, ибо я в жизни редко пил кофе и никогда не варил его. Обнаруживаю значительные запасы как обычного кофе, так и растворимого. Растворимый мне внушает больше доверия своими солидными этикетками. Я высыпаю в кастрюлю банку кофе, добавляю на глаз побольше сахару, наливаю, тоже на глаз, холодной воды и все это ставлю варить на электрическую плитку.
У меня решительный вид, рассчитанный на то, чтоб внушить доверие. Франсуаз, заложив руки за спину, наблюдает за моей стряпней весьма скептически.
— Мой бедный друг, вам явно не хватает не только воспитания, но и здравого рассудка, — говорит она и, взяв с плитки кастрюлю, выливает смесь в раковину. После этого сама берется за приготовление кофе.
Наконец-то кофе сварен, а чуть позже и выпит. Франсуаз смотрит на часы.
— Думаю, что пора положить конец этому затянувшемуся визиту, — замечает она и гасит сигарету.
Эта женщина понятия не имеет о бережливости: она то и дело гасит недокуренные сигареты.
— Вы шутите? — спрашиваю я, проверяя взглядом, действительно ли она шутит. — Бал едва начался…
— Ах да, я чуть было не упустила из виду еще одну мелочь, — отвечает Франсуаз, поднимаясь с кресла.
Выйдя на середину холла, она обеими руками поправляет прическу, показывая очертания своего пышного бюста, и говорит с легкой досадой:
— Мне самой раздеваться или вы поможете?
Я задерживаю на ней пристальный взгляд, потом отвожу глаза в сторону и тоже встаю.
— Вы далеконько зашли в своих шутках, — замечаю я безразличным тоном.
— Какие шутки? — вскидывает брови женщина. — Разве не для этого вы меня позвали? А теперь, когда я говорю: к вашим услугам, — вы заявляете, что я шучу.
— Вы ошибаетесь, — сухо бросаю в ответ. — Я вас не звал как уличную женщину.
— Значит, произошло недоразумение. Мне казалось, что вы нуждаетесь именно в этом.
У меня нет настроения затевать спор. Женщина это понимает и уходит. Я провожаю ее до выхода. В дверях она оборачивается, окидывает меня беглым взглядом и говорит своим мягким безучастным голосом:
— Концовку мы чуточку подпортили… Ничего, это послужит вам уроком: в подобных начинаниях полезно предварительно ознакомиться и с мнением партнера.
После этого она машет мне красивой белой рукой и ступает в сумрак, в котором белеет длинная спортивная машина.
Я возвращаюсь в холл с настроением, описывать которое сейчас не стану.
Если когда-нибудь случай столкнет вас с Гаррисом, советую вам не строить иллюзий насчет его безобидного вида. История, насколько позволяют мне судить мои познания, не знала инквизитора более страшного, чем этот плюгавенький человечек с черным портфелем и в черных очках. Начинив за несколько дней подряд мою голову пятизначными числами и арифметическими действиями, он с дьявольской усмешкой переходит к азбуке Морзе. И не только к самой азбуке, но и к той гимнастике, после которой палец обретает способность запросто посылать знаки Морзе в эфир.
Если не считать пыток, которым меня подвергает Гаррис, моя жизнь в вилле течет без всяких потрясений. Садовник и слуга осуществляют надзор надо мной с таким тактом, что я почти не замечаю их присутствия. Свободные от пятизначных чисел и морзянки часы проходят в основном под оранжевым навесом на веранде. Вытянувшись в кресле, я рассеянно гляжу на побелевшую зелень маслин, густо-зеленую — апельсиновых деревьев, а потом на черную стену высоких кипарисов и думаю об ожидающей меня неизвестности.
В сущности, эта неизвестность известна достаточно, чтоб вызвать у меня ощущение тяжести в области живота, какое испытываешь, когда слишком много съешь или сильно испугаешься.
Об этих вещах я думаю не вообще — ненавижу думать вообще, бесконечно, без всякой пользы перемалывать в голове одно и то же. Мысль моя сосредоточена скорее на действиях, которые могут оказаться необходимыми при возможных изменениях обстановки. Потому что обстановка непременно изменится, и, по всей вероятности, очень скоро, к тому же не в мою пользу.
В промежутках между подобными размышлениями я часто вспоминаю Франсуаз. После стольких месяцев одиночества образы, навеянные мне брюнеткой, далеко не способствуют хорошему сну. Чтоб их прогнать, я внушаю себе, что влечет меня никакая не Франсуаз, а всего лишь женская плоть. Но это ложь. И хотя в мире, где мы живем, без лжи не обойтись, очень глупо лгать самому себе. Если бы дело касалось одной плоти, «Копакабана» предлагала мне целую серию женских экземпляров. Но после того как я увидел Франсуаз, эти экземпляры меня уже не привлекали. И все же я доволен, что в тот день не кинулся помогать брюнетке раздеваться. Пускай знает, что мы хоть и бедны, но честны или по крайней мере стараемся походить на таковых.
Если кое-какие мои подозрения окажутся основательными, Франсуаз должна снова появиться на горизонте. Если же нет, наша встреча закончилась с ничейным результатом.
Проходит целая неделя с момента моего вселения в виллу, пока брюнетка появляется снова. Это случается под вечер — в ту пору, когда одиночество угнетает даже того, кто, в сущности, ничего другого и не знает, кроме одиночества. Едва успеваю сменить пижаму на свежую белую рубашку, как раздается звонок. В момент, когда Франсуаз входит в холл, мои руки заняты повязыванием галстука.
— Добрый вечер. Вы что, встаете или собираетесь лечь? — спрашивает она, разглядывая меня со снисходительным интересом.
— Ни то ни другое. Просто готовился встретить вас, — скромно отвечаю я.
— Какая интуиция!.. Похоже, что любовь делает людей ясновидцами.
— Ненависть тоже.
— В таком случае мне, я думаю, разумнее всего уйти.
— Позвольте предложить вам хоть чашку кофе.
— Неужели вы до такой степени ненавидите меня? Я бы предпочла получить от вас пощечину.
— Хорошо, не будем ссориться, — бормочу я примирительно. — Могу предложить вам бокал перно, а кофе будет за вами.
Надеваю пиджак и направляюсь к буфету. Вообще я стараюсь ограничиваться чисто деловыми движениями и не смотреть на Франсуаз, потому что сегодня от ее вида просто дух захватывает. Может быть, мое состояние объясняется тем, что образ этой женщины всю неделю не выходил у меня из головы, или всему виной ее умопомрачительный туалет, не знаю, только она вновь овладела мной, словно навязчивая идея. На Франсуаз светло-синий костюм, плотно облегающий округлые формы, и поплиновая блузка с синими и шоколадными цветочками, а уж об очертаниях ее пышного бюста лучше не говорить. Пастельно-голубой фон придает ее черным волосам, взгляду темных глаз на белом лице прямо-таки фантастическую эффектность. Этой женщине идут любые цвета.
— Вы, как видно, собирались выходить? — замечает гостья, пока я занимаюсь напитками и бокалами.
— Не угадали. Я совсем не выхожу.
— В самом деле? Тогда к чему этот изысканный вид?
— Так, ради настроения.
— Сегодня вы как-то туманно выражаетесь.
— Ничего туманного нет, — отвечаю я, опуская в бокалы лед и разливая напиток. — В этот час люди обычно выходят из дому в надежде что-нибудь выпить — либо идут в ресторан, либо встречаются с друзьями. Вот и делаю вид, будто готовлюсь к прогулке. От этого у меня создается иллюзия, что я ничем не хуже других.
Женщина со свойственной ей манерой окидывает меня быстрым испытующим взглядом и говорит:
— Думаю, что вместо такого вот сеанса самовнушения гораздо проще было бы взять да и выйти, если хочется.
— Совершенно верно, — киваю я. — Вы не поможете мне перенести эту груду стекла на веранду?
Какое-то время мы сидим под оранжевым навесом, пьем из холодных запотевших бокалов и пускаем в пространство струи табачного дыма.
— Вы не ответили на мой вопрос, — напоминает Франсуаз.
— Значит, у меня не было желания отвечать.
— Это не учтиво…
— Почему? Вы тоже многое умалчиваете.
— Например?
— Например, что вас приводит сюда? Надеюсь, вы не станете меня убеждать, что не можете дышать без меня.
— Не беспокойтесь. Я лгу более умеренно, чем вы.
— В таком случае?
— Мой бедный друг! Сколько лет вам еще надо прожить на свете, чтобы понять такую простую вещь: самое большое удовольствие для женщины — удовлетворять свое любопытство. Вы разбудили мое любопытство. Ваше обращение к содействию посредника, чтоб привести меня сюда, отшельничество в этом доме, который явно вам не принадлежит, не говоря уже о ворохе небылиц, преподнесенных мне, — все это почти загадочно.
— Никак не предполагал, что во мне есть что-либо загадочное. Но раз так, постараюсь и впредь держаться в том же духе, чтоб не лишиться такой клиентки, как вы.
Франсуаз встает, прохаживается по веранде и останавливается у моего кресла. Маневры эти кажутся заранее продуманными, однако не исключено, что они вызваны простой неловкостью. Я не отношусь к числу забавных собеседников. На сей раз я не в состоянии отвести глаз от стройной, статной фигуры — крупным планом она закрыла передо мной весь горизонт. Словно загипнотизированный, я поднимаюсь перед нею на ноги.
— Скажите, Эмиль… — Она умолкает, будто ей трудно было впервые назвать меня по имени.
— Что сказать? — спрашиваю я с пересохшим ртом, пытаясь что-нибудь разглядеть во мраке ее глаз.
— Скажите… вы действительно любите меня?
— Не говорите глупостей. Между такими, как мы, не может существовать любви, — отвечаю я.
И плотно обнимаю округлые крепкие плечи.