— Барби?
— Мерина моего Барбароссой кличут, в честь императора нашего, но выговаривать долго, так я его Барби называю, так короче.
Ишь, его императора. Нет, все-таки, Литтенбрант немец. Может, скинуть коллежского секретаря в какую-нибудь лужу — пусть поплавает, проникнется идеями Барбароссы и вспомнит, чем закончил свой путь рыжебородый Генрих? Так ведь мне его и вытаскивать. Не Барбароссу, а Литтенбранта. Этот, пусть без доспехов, но все равно тяжелый. Ладно, будем исходить из того, что Петр Генрихович говорит о Германской империи, в которой жили его предки.
Мерин и на самом деле дорогу знал хорошо, поэтому мы приехали без приключений. Песен дорогой попели. Литтенбрант исполнял старые солдатские песни, а я те, что из будущего.
Подкатили к одному из домов, а навстречу выскочили люди — в подштанниках, но сверху накинуты плащи, вслед за ними две охотничьи собаки. Собаки выказали больше радости, нежели слуги — те начали распрягать мерина, а песики запрыгали вокруг хозяина, принялись облизывать ему лицо, а Литтенбрант, успевший за время пути слегка протрезветь, запричитал:
— Ах вы мои хорошие! Соскучились?
Одна из собак так увлеклась облизыванием, что уронила хозяина на мокрую землю, а тот, только радостно хохотал.
— Петр Генрихович, где же вас носит? Ну-ка быстро вставай. Земля мокрая, заболеешь.
А это уже Наталья Никифоровна появилась. Увидев меня, строго спросила:
— Иван Александрович, а пораньше-то не могли приехать? Мне ведь спать хочется, переживаю, а вы где-то шляетесь.
Ну вот, я же еще и виноват. Но не станешь же оправдываться и объяснять, что я тут не причем? Пожав плечами, хмуро ответил:
— Как сумели, так и приехали.
Петр Генрихович полез обниматься с женой.
— Наташенька, душа моя! Не ругайся, мы пяточки Сашеньке обмывали.
Наталья только вздохнула, но не отстранилась, а погладила Литтенбранта по голове. Потом, высвободившись из объятий мужа, подняла упавшую фуражку.
— Вижу, что обмывали. И пяточки обмыли, и попку, и все остальное. Иди-ка ты спать Петенька, завтра разговор будет.
Порадовало, что супруги называют друг друга по имени, а не так, как прежде — по имени-отчеству.
Вошли в дом. Мне бы оглядеться — что за дом такой, у моей бывшей квартирной хозяйки, но темно.
Наталья Никифоровна опять погнала супруга спать.
— Петенька, иди, не мешай, мне Ивана Александровича укладывать надо.
— Так может, я тут, прямо у печки и лягу? — кивнул Литтенбрант в сторону русской печки, около которой уже застыли в ожидании собакены.
— Иди в спальню, не смеши людей. Полон дом гостей, а хозяин на кухне собирается спать.
— Все-все, Наташенька, я пошел, — виновато проговорил Петр Генрихович. Скинув с себя сапоги и плащ, пошел наверх, напевая песню:
— Но согласны и сапог и лапоть,
Как нам наши версты не любить?
Ведь браниться здесь мудрей, чем плакать,
А спасаться легче, чем ловить.
— А вы куда? — рявкнула Наталья Никифоровна на собак, навострившихся за хозяином. — Где место?
Собакены жалобно заскулили, но послушно улеглись на подстилку. О, а тут и мой старый знакомец пожаловал — бывший котенок Тишка, превратившийся в Тихона.
Кот меня признать не соизволил, зато прошелся прямо по одной из собак, улегся посерединке и принялся расталкивать соседей, устраиваясь поудобнее. Когда одна из легавых не поняла намека — тяпнул ее за ухо, а вторую лягнул, метко — с повадками опытного бильярдиста, попав прямо в нос. В конце-концов Тихон разлегся поперек подстилки, предоставив прежним хозяевам места с краю.
Повернувшись ко мне, Наталья Никифоровна вздохнула:
— Вот, он всегда так. Придет, начнет пихаться, а собачки и слова поперек не скажут. А ведь когда-то они его приняли, можно сказать, что усыновили.
Застроил котяра охотничьих собак. А ведь при желании, любая из них способна в два счета придушить наглеца. Уважают!
— Недавно соседская пустолайка на наших нагавкала, — засмеялась Наталья. — Легавые только на охоте храбрые, а в деревне спокойные. Так Тишка, как услышал, из дома выскочил, заступаться кинулся!
Во как! Заступник хвостатый.
— Иван Александрович, я же для вас постель приготовила — перину взбила, а к вечеру гости нагрянули — три сестры, и все с мужьями. Даже и не ждала, а понаехали. Куда их всех подевать? Пришлось класть, как соленые огурцы, и вашу постель отдать.
— Ну, куда-нибудь да пристроюсь, — хмуро ответил я. — Можно на сундуке, или на лавке.
— Только на лавке и остается, — усмехнулась Наталья. — На сундуке уже шурину постелила. Он сейчас мерина распрягает. Есть каморка — там твоя будущая кума спит, но храпит слишком. Есть хочешь?