Но мне уже и есть не хотелось. Упасть бы куда-нибудь, да заснуть. Авось до завтра и доживу.
[1] Текст — Юрий Ряшенцев
Глава 3
Речные кочевники
— Не было печали, черти накачали, — с грустью сообщил пристав Ухтомский, а когда я посмотрел на старика — дескать, что случилось? тот мрачно спросил: — А вы, ваше высокоблагородие, разве, цыган не видели?
В полицейский участок я заглянул, потому что намеревался что-нибудь вызнать у Антона Евлампиевича из его прежних дел, авось в книжку вставлю про сыщика. А еще, потому что нужно было срочно куда-то сбежать — дома состоялся полный «вынос мозга».
Когда мы с Литтенбрантом уезжали, рассчитывал, что быстренько окрещу Сашку-Шурку, перекушу и вернусь часикам к двенадцати или к часу дня. В крайнем случае — к десяти вечера. По другому никак не получалось. Нанять кого-то в Нелазском — нереально, все отмечают крестины, а почтовые кареты не ходят каждый час.
Крещение затянулось аж на три часа. И младенца на руках подержал, и помолился, и вымок весь — не то от святой воды, не то еще от чего-то.
Крестины с днем рождения не совпадают. У Сашки (или Шурки?) Литтенбранта (мужская фамилия склоняется, если что) день рождения выпал на 3 ноября. В детстве слышал, как про этот день песню пели.
День рождения твой
Не на праздник похож:
Третье ноября.
Из гостей только я
И докучливый дождь,
Впрочем как вчера…
Певица, кстати, замечательная. Я бы сам эту песню спел, но не осилю.
Потом был торжественный обед, посвященный крестинам Александра Петровича. Познакомился с кучей родственников Натальи Никифоровны, которые произносили громкие речи, не преминув отметить, что та родила в столь почтенном возрасте (ладно, что не преклонном), когда иные уже готовятся стать бабушками. На месте супружеской четы Литтенбрантов я бы выставил на хрен и сестер, и шуринов, но они терпели.
А я ограничился поздравлением и вручением скромного подарка — пятидесяти рублей, которые догадался прихватить с собой. Может, нужно было что-то другое — какие-нибудь пеленки и распашонки, но крестным отцом был первый раз в жизни, никто не разъяснил — что от меня требуется. Судя по вытянутым лицам родни — вроде, и много подарил.
Так что, вернулся домой только к десяти, но не вечера, а к десяти утра следующего дня. Помылся, побрился, поменял рубашку и прочее, а после обеда явились мои девушки и, началось!
Оказывается, они меня потеряли. Сам виноват — надо было записку оставить. А тут… Анька ворчит, Леночка вытирает слезы, кухарка гремит посудой. Даже коза и та гневно блеет из сарайки. Четыре женщины — и все на меня! И Кузьма, гад такой, не заступился, а повернулся хвостатой задницей, демонстрируя недовольство.
Конечно, девчонки подулись, но меня-таки простили. А куда они денутся?
Потом выяснилось, что я тоже имею право сердиться. Пока меня не было, Анна Игнатьевна выбросила на помойку остатки «селедки под шубой»! Какие остатки, там почти целая тарелка была! Что мы там поклевали? И не убыло.
Варварша. Дескать, запах ей не понравился. У Аньки, кстати, имеется привычка, не свойственная крестьянским девкам, а уж ей, казалось бы, такой хозяйственной и бережливой, тем более. Все, что ее смущает в еде — запах ли, цвет, выбрасывается сразу и беспощадно. Пирожки, правда, дошедшие до кондиции бетона (в поездке!) — это не в счет.
Да какой там еще запах? Рыбой пахнет и луком, чем еще? Селедку под шубой можно дня три есть, а здесь и двух не прошло. Ну, Анька… Коза, она и в Африке коза, пусть и мелкая, камерунская. Козус камерунус!
Так что, и я извинялся, и передо мной извинялись. Потом друг дружку простили, девчонки ушли, и сам я убежал — дескать, дела у меня. На службу пока рано — мне до понедельника выходные дали, так я в участок.
У меня дома свои проблемы, а пристав мне про свое, про цыган.
Цыган я в городе видел. Несколько теток в потрясающих разноцветных тряпках, в окружении толпы чумазых оборванных мальчишек (а где девчонки, кстати?), уже оккупировали две главные площади, кучковались у лавок с провизией, настойчиво приставая к горожанам, интересуясь — как пройти в библиотеку? А когда жители останавливались, намереваясь либо послать подальше, либо указать короткий маршрут, настойчиво предлагали погадать. Некоторым удавалось вырваться, но чаще всего градские обыватели «клевали» и останавливались, заполучив в награду некое предсказание, зато расставшись с толикой денег — от пяти копеек до рубля. Тут уж в зависимости от того, кому сколько не жалко.