Бедная Анька. Ощипать-то она ощиплет, а куда нам пять рябчиков? Рябчики это вообще пища буржуев, а я трудящийся. Ладно, барышня приедет — сама разберется.
— Ме-а! — донеслось из сарайки.
— Иван Александрович себе живность завел, — засмеялась Наталья Никифоровна.
— Не завел, она сама завелась, — хмыкнул я. — Слышите, как орет? Обижается, что с ней не здороваются.
Но гости с козой здороваться не пошли. Видимо, постеснялись.
— Вы в дом проходите, — предложил я, открывая дверь.
— Сейчас пройдем, — кивнула Наталья Никифоровна. — Постою немножко, посмотрю. Вроде, и двор тот же, и дом мой, а вроде не мой. Вижу, подняли его, венцы новые поставили, крышу перекрыли. И кирпичи на трубе поменяли.
— Это не я, это Аня, — улыбнулся я. — Барышня, которую вы как-то демоном в юбке обозвали.
— Наслышаны мы в Нелазском о вашей Ане. Говорят — села хозяину на шею, ножки свесила, а давно ли сама босиком бегала, коровам хвосты крутила?
Я только пожал плечами. Не знаю, крутила ли Анька коровам хвосты, да и зачем их крутить? Но босиком она бегала, как пить дать. А то, что болтают — мне наплевать. И вопрос еще — кто кому сел на шею? То, что девчонка командует, меня устраивает, самому о хозяйственных и бытовых вещах думать не надо.
Мы прошли-таки в дом, Наталья Никифоровна опять узнавала и не узнавала место, где прожила много лет. И печь переложена, и подтопок пристроен. В правой — женской части, мебель другая, зато в моем кабине все по-прежнему.
Наконец, все уселись в моей гостиной.
— Чай будете пить? — поинтересовался я. — Но сразу предупреждаю — Петру Генриховичу самовар придется самому ставить, мне не с руки, а «эгоиста» на троих не хватит.
Не с руки, в прямо и в переносном смысле.
— Водички бы мне, — попросила Наталья Никифоровна. Посмотрев на мужа, спросила: — А чай будем?
Супруг только пожал плечами.
— Мы ж завтракали перед поездкой, а тут и ехать-то всего ничего. Вернемся как раз к обеду, так что, не стоит аппетит перебивать.
— Да, не стоит, — согласилась Наталья Никифоровна.
Я отправился на кухню за водой (кипяченая у нас в графине!), налил стакан и принес Наталье.
— Благодарствую, — сказала госпожа Литтенбрант. Принявшись пить, поглаживала себя по животу. — А мы с Петей, с Петром Генриховичем до сих пор не решили — как ребеночка назовем? Может, вы подскажете? Как-никак, будущий восприемник.
— Назовите Сашкой, — предложил я.
— Думаете, мальчик будет? — заинтересовался Литтенбрант.
Я что, пол ребенка умею определять? Мне имя Александра нравится. Можно и Сашкой звать, а можно Шуркой. Александр, конечно, тоже ничего.
— Петя, так без разницы — и мальчик Саша, и девочка Сашенька, — заулыбалась Наталья Никифоровна. — У тебя брата Александром зовут, а у меня бабушку по отцу Шурой звали. Хорошее имя.
— Точно, а чего же мы сами не додумались? — вытаращился Литтенбрант. — И звучит неплохо — хоть Александр Петрович, а хоть Александра Петровна. Не зря мы к Ивану Александровичу приехали.
— Мы здесь ненадолго, по своим делам, — поспешно сказала Наталья, а супруг улыбнулся: — Наташа, ты уж скажи, как оно есть…
Господи, Литтенбранты тоже решили проверить — жив ли Чернавский или нет?
— Неужели до села Нелазское дошли слухи, что меня дезертиры убили? — предположил я.
— Еще хлеще — каторжники беглые. Дескать, решили со следователем расквитаться, за то, что он их товарищей в тюрьму да на каторгу упек! — сообщила Наталья Никифоровна, смахнув выступившую слезинку. — Подстерегли, обступили кругом, потребовали, чтобы следователь на колени встал и покаялся. Но Чернавский — он гордый, на колени ни перед кем не встанет, так они его с всех сторон расстреляли!
— Ух ты, до чего фантазия у народа богатая! — покрутил я головой. — Это ж, надо додуматься — с каторги кто-то сбежал, чтобы неизвестно за кого отомстить!
— Вот и Петя сказал — неправда это, — кивнула Наталья.
— Ну да, кто в такую х. ню поверит? — начал Литтенбрант, но спохватился, поймав рассерженный взгляд жены: — Да-да, прости Наташенька, оговорился. Хотел сказать — ерунда. Если бы они кругом встали, стрелять начали, то сами бы себя и поубивали. Да и не бывало такого, чтобы следователей убивали. А Наталья рыдать принялась — мол, а вдруг и на самом деле что случилось? А Ваню, Ивана Александровича, она как сына полюбила. Предложил — мол, давай съезжу, узнаю, так ей невтерпеж — мол, я тоже с тобой. И куда ей на седьмом месяце?
— Петенька, на шестом. На седьмом только через четыре дня, — улыбнулась Наталья Никифоровна. Кивнула мужу: — Поехали, что ли. Убедилась, что Иван Александрович жив, так и слава богу. А ты говорил, что еще жалованье надо получить.