— Ага, классический случай, — рассеянно кивнул я, а потом пошел измерять стул, с которого, вроде бы, самоубивец и сделал свой последний шаг. Так я и думал.
— А вот теперь скажите, Михаил Терентьевич, — повернулся я к доктору. — Если это самоубийство, то как генерал умудрился повеситься?
— И что вам опять не нравится? — пробурчал Федышинский.
— Во-первых, как он умудрился продеть веревку, если стремянки в кабинете не было? Слишком высоко. Думно давиться — смог бы найти опору для веревки и пониже. Бывает, что и на дверных ручках вешаются. А он как-то продел, потом завязал узел, а у веревки еще и сажень свободная… Во-вторых, высота стула — 40 сантиметров, — сказал я, спохватился, — это в метрической системе, а в нашей — девять вершков будет. Не хватает два с лишним вершка. Он как — встал на цыпочки, чтобы влезть в петлю? Не встать так. Значит, подпрыгнул, но это еще смешнее. Значит, какой вывод напрашивается?
— М-да… — хмыкнул доктор. — Вывод простой — имитация самоубийства. Увы, но приходится признать, что вы опять правы.
— Вот видите, и кандидаты иной раз правы бывают, — грустно кивнул я. — Исходя из того, что я вам сказал, каково ваше мнение? Что здесь произошло?
Федышинский осмотрел комнату, потом высказал собственное предположение:
— Кто-то накинул петлю на шею старого генерала, подтянул тело вверх, закрепил веревку, потом опрокинул стул. Получилась очень правдоподобная картина. Верно?
— Доктор, вы сможете установить — каким образом наступила смерть? То есть, я хотел сказать — что стало причиной смерти? Совсем недавно вы обнаружили в желудке утопленницы седативные вещества…
— Какие вещества?
Что, я опять попал впросак? Нет здесь такого термина?
— Седативные — это успокаивающие, — пояснил я. — Успокаивающие вещества, препараты. Вроде той же валерианы.
Склонившись к лицу покойного, Михаил Терентьевич понюхал:
— Пока не ощущаю никаких запахов. Если бы спиртное, или успокаивающее — запах бы остался. Помнится, у той же утопленницы — Катерины, если не ошибаюсь, от губ попахивало валерианой. Это меня сразу насторожило.
Что-то я не помню, чтобы в прошлый раз доктор унюхал запахи, ну да ладно. В прошлый раз он тоже брыкался, уверял, что утопленница сама утопилась. В принципе, в какой-то мере он был прав.
Я подошел к трупу, посмотрел на генерала. Сложно сказать — сколько ему лет. Шестьдесят, а то и все семьдесят. Но дряхлым Григорий Алексеевич Калиновский не выглядел. Худощавый, но из той породы, про которых говорят — жилистый. Следов борьбы — раскиданной мебели, битой посуды я не увидел. Да тут и посуды-то не было.
Посмотрел на руки покойного генерала. Ссадин не вижу.
— Слабо верится, что покойный не оказывал сопротивления, — заметил я. — Может, его вначале убили, а уже потом повесили?
— Нет, — покачал головой доктор. — Здесь я вам уверенно говорю — смерть наступила в петле. Если только…
Федышинский призадумался, потом покачал головой.
— Нет, пока не могу сказать. Нужно проводить вскрытие. И желудок посмотрю, и все прочее. По мере возможности, даже попытаюсь понять — не использовался ли какой-нибудь яд. Но для этого нужно время.
Глава 5
Сколь веревочка не вейся
В ожидании, пока прибудет телега, чтобы отвезти покойника в морг, стал заниматься составлением главного документа — Акта осмотра места преступления. Схемку бы еще…
Только посетовал (мысленно), что Абрютин задерживается, попросил бы его составить чертеж, как явился и сам исправник, да еще и с приставом. Обычно полицейское начальство вместе на место преступления не приходит, но тут и случай особый. Безвременная смерть генерала — насильственная ли, самоубийство ли, очень плохо. Один-единственный отставной генерал, проживающий в городе вдруг взял, да и помер. Непорядок.
Поздоровавшись, его высокоблагородие заметил:
— Следователь составляет бумаги, вид озадаченный, доктор сердит. Стало быть — убийство. Не зря пришел. Но у меня касательно самоубийства сразу сомнения были. Генерал, и повесился? Даже прапорщик в петлю не полезет.
Браво, Василий Яковлевич, сразу вник в суть дела. Но он исправник, к тому же, офицер, ему положено.
— Чертеж, господин следователь, снова мне составлять? — с иронией поинтересовался Абрютин.
— Не могу настаивать, сам попробую, но у вас гораздо лучше получается, — развел я руками. Вернее — отвел в сторону руку, в которой сжимал ручку.