Вельможа оказался неглупым и не стал пытаться переупрямить эльфа, просто продал его, пока тот ещё имел товарный вид, сиамарскому наместнику.
У того хватало и глупости, и жестокости, и он превратил существование раба в ад.
— Смерть была близка и манила, как источник в жару. Я был почти там, но тут ты позвала меня, госпожа моя… я не мог не откликнуться.
Агнесса, не слишком веря, нахмурившись, спросила:
— Что во мне такого, чего нет в девах твоей родины? Они наверняка прекрасней. Я груба для тебя…
Эльф, еле слышно фыркнув, без обиняков пояснил:
— Девы моего мира прекрасны, и эллет дарили меня своей нежностью, но я слишком груб для них. Таким уродился. Когда я только начинаю, эллет уже заканчивают, а кто же станет мять прекрасный цветок в угоду своим желаниям?
И, посмотрев на поразившуюся этой сентенции Агнессу:
— Ах да, в вашем мире принято иначе… — и презрительно дёрнул углом рта.
Агнесса опустила глаза: эльф вроде бы говорил правду, и спорить было глупо, но вдруг стало стыдно за свой мир.
Эльф продолжал:
— Но дело не в этом, хоть и было мне сладко, как никогда… я просто почувствовал тебя как, — он помялся, — я не могу найти достаточно близкие слова в твоём языке, госпожа моя… как emma vhenan, своё сердце.
Она не слишком верила ему, осознавая разницу между человеком и эльфом, но не спорила и не спрашивала более ничего, решив подумать, что делать дальше.
***
Спать отчего-то расхотелось, а хотелось как можно скорее покинуть Сиамару и быть подальше от опасного соседа, и она до позднего вечера помогала со сборами; и эльфа припрягла.
Мелетий был приятно удивлён его работоспособностью и во время вечернего доклада даже выразился в том смысле, что некоторые непокорные рабы, даже и нелюди, со временем исправляются, если чередовать мягкое обращение с разумными наказаниями. Агнесса только тому радовалась, что в полутьме не видно, как горят её уши.
На душе было неспокойно, и она после доклада пошла погулять, несмотря на начинающийся дождь, мысля подышать и расслабиться, и, кроме того, чего греха таить, надеясь послушать у стены, не выболтают ли ещё чего рабы Зебедеса: в прошлый раз они коротали время под навесом примерно в то же время.
Гакэру с Квембешем были приятно предсказуемы и уже сидели там:
— Э, Квембеш, вот уже и зимние дожди начинаются: как зарядит такой, так уж и на весь остаток осени, — речь прервалась довольным бульканьем — очевидно, говорящий пил из бутыли. — Хорошо, что упырёк нажрался на ночь глядя и спит, большое это облегчение…
— Да, Гакэру, если б не пил он, так и совсем бы терпения не было. А так нажрётся — глядишь, и сам дрыхнет, и другим покой даст. В такой дождь, конечно, под навесом лучше сидеть, чем вокруг дома таскаться.
Снова раздалось бульканье — видно, пришла очередь Квембеша прикладываться к бутылке. Побулькав, снова заговорил:
— Но как упырь орал, как орал! — судя по голосу, воспоминания доставляли Квембешу нешуточное удовольствие. — Это ж надо быть таким дураком, чтобы подарить бабе эльфа!
Гакэру ехидно поддержал:
— Видно, думал, что раз нелюдь без голоса, так и без хвоста тоже!
— Ну, нелюдь-то может, и не слишком голосист, зато с хвостом всё в порядке оказалось… судя по голосистости хозяйской невесты, когда она под нелюдем лежала!
Агнесса сжалась, пережидая их смех, более всего напоминающий уханье довольных бабуинов, но не ушла: дослушать казалось важнее.
— Но, конечно, удивительно… я, когда его нёс, думал — труп тащу. Быстро ожил, — Квембеш беззлобно усмехнулся.
— Передумал помирать, видно… я б тоже передумал. На бабью-то сласть и у нас есть снасть! — бабуины снова заухали.
Агнессу корчило, но она терпела. И дождалась:
— Только я б на месте того ельфа бежал бы отседа — только пятки сверкали бы; а он не факт, что догадается.
— А чего бежать-то? Ну поорёт Зебедес, а что сделает? Он уж не хозяин ни ему, ни, тем более, бабе… пока не женился, конечно, — а она не похоже, чтобы торопилась за него замуж-то выйти. Девчонка из ейного дома говорит, у них вовсю сборы идут — в имение госпожа поедет. Стал быть, пролетел упырь со свистом.
— Да кто ж бабу спросит? Упырь при мне гонца к её родственникам послал. Вот увидишь, Гакэру, завтра с утра к ней пойдёт, и нас с собой возьмёт, на случай сопротивления, и потребует раба вернуть.