«Уже, уже накликала» — мрачно подумала Агнесса. Управляющему, кажется, и в голову прийти не могло, что можно добровольно притащить эльфа в дом.
***
Громыхало реже, ливень сменился частым дождём, а Агнессе всё не давала спать тревога — и почему-то похоть.
Повернувшись на живот, опустила руку вниз. Плотские желания раздражали — вечная неудовлетворённость, которую можно было кое-как утихомирить, приласкав себя, но сопровождавшие разрядку сокращения мышц были скорее неприятны, и всё воспринималось как тяжкая повинность перед своим телом, требовавшим этого. Лучше всего было бы заснуть, не достигнув разрядки, но в этот раз не получилось, да и после спать не хотелось. Тело пылало, на ложе ну совершенно не лежалось, и, недолго думая, Агнесса вышла в сад.
Не спеша брела под дождём по мокнущим песчаным дорожкам, освещаемым вспышками молний, и всё никак не могла достаточно замёрзнуть, чтобы захотелось вернуться в постель. Остановилась, чуть не наткнувшись на каменную стену, отделяющую её сад от сада наместника, и замерла, услышав голоса, приглушённо, но отчётливо звучащие. Похоже, говорившие прятались от дождя под навесом, устроенным у стены:
— Не боишься, что упырь в неурочный час обход затеет?
— Да ну, он сейчас спит без задних ног, вина нахлебавшись. Сам видел, как поварёнок ему кувшин тёмного хиосского нёс.
— Ну, коли так, и мы выпьем. Нечего в такую погоду под дождём таскаться, добро его охраняя.
По характерному акценту она узнала говоривших: это были сегодняшние негры-охранники. Поколебалась — и осталась на месте, подслушивая.
Они не торопились, и она слышала только бульканье и чавканье, накладывающееся на шелест дождя и прерываемое грохотом грома. Она уже собралась тихо уйти, когда, наконец, одного прорвало:
— Не могу понять: на кой ляд хозяйской бабе сдался грёбаный эльф? — видно, мысль не давала ему покоя.
— Да кто этих баб разберёт… видно, прихоть такая вышла. Для бабы она неплоха: нежадная… и красавица.
— Ты, Гакэру, наверное, хотел бы, чтобы она тебя в подарок взяла, да? — голос собеседника стал очень ласковым и глумливым.
— Да уж от меня ей точно толку было бы больше. Я нравился, бывало, белым курочкам, — судя по голосу, говоривший хвастливо выпятил грудь и приосанился.
— Эта курочка не про тебя. Да и упырю она не к рукам. То-то он так обрадел, когда она подарок приняла… не ждал, что уговорит сам, уж насчёт родственников её узнавал. Но что она в нелюде помоечном нашла — не понимаю!
— Э-э-э, Квембеш, не видел ты этого нелюдя, когда его только сюда привезли! Краше любой бабы! Глаза синющие, движения плавные — люди так не могут… Держался, не как раб, а как базилевс. Девки из лупанария портового — ни одна бы ему и серьги подавать не сгодилась. Уж на что я не из этих, а и то…
— Гакэру, меня сейчас стошнит! Я ем! Тьфу!
— Ладно-ладно, уймись…
Дальнейший разговор перешёл на обсуждение девочек из лупанария: эта тема Квембеша аппетита не лишала.
***
Утром, проснувшись, первым делом спросила:
— Умер?
Калисса, пришедшая разбудить к завтраку, поджала губы:
— Дышит.
Агнесса повздыхала, поворочалась:
— Что ж, вели позвать врача для него…
Няня охнула:
— Да что ты, деточка, какой же врач к рабу пойдёт? Да ещё нелюдю? Это в развращённой столице за деньги что хочешь сделают, а здесь нравы другие!
Агнесса недовольно попыхтела, соображая:
— Тогда на рынок рабов пошли. Пусть хоть травницу какую купят или знахаря. Эти заноситься не станут.
Нужный товар пришлось поискать, и травницу привели только в середине дня. Мрачноватая, со злым тёмным огнём в глазах колхидка низко поклонилась Агнессе.
— Как тебя зовут?
— Медея, госпожа.
— Ты правда разбираешься в травах и лечении?
— Понимаю, госпожа, и в лечении, и в… прочем, — сухо прошелестела та в ответ.
Калисса уже доложила, что травница с изъяном: осуждённая преступница. Жила в столице, изготавливала и продавала яды, и предположительно ими несколько жён отравили мужей. Впрочем, за недоказанностью дело закончилось не казнью, а обращением в рабство.
«И ведь какая полезная женщина… Зебедеса, что ли, на обед зазвать? Нет, не хочу греха… да и догадаются».