— Хорошо, — и обратилась к Калиссе, — дышит ещё?
— Дышит, госпожа.
Агнесса впервые видела эльфа после того, как его доставили в её дом, и не могла понять: лучше ему или это просто тени виноградных листьев, увивающих веранду, скользят по лицу, делая его живее. Пока знахарка осматривала умирающего, хозяйка просто стояла рядом:
«Что так этот Гакэру про красоту его говорил? Нету никакой красоты… а что нелюдь, так это видно, — бледное лицо и тело были похожи больше на светлую кору бука, чем на человеческую кожу, — возможно, его и хоронить не придётся — так и уйдёт в эти зелёные лиственные тени, растворится в них… а всё-таки, каким скотом нужно быть, чтобы в прямом смысле сказочное существо с дерьмом смешать… будь он хоть трижды враг».
— Госпожа, — колхидка закончила осмотр, — нелюдей я не лечила, и этого могу пользовать только, как пользовала бы всякого другого. Я знаю действенные отвары, чтобы вывести человека из смертного сна, и, если удастся раздобыть нужные ингредиенты…
Агнесса кивнула:
— Я поняла. Что ж, ничего другого не остаётся. Вари своё зелье, — и, обращаясь к няне: — вели найти либо купить то, что скажет Медея.
Зашла ближе к вечеру посмотреть, как дела и застала знахарку, по капле вливавшую какую-то жидкость в эльфа:
— Я велела провести тебя в термы. Помойся, тебе дадут чистое. Поешь и ложись спать. К утру придёшь ходить за больным. Если он будет ещё жив.
Та подняла злые глаза на хозяйку:
— Госпожа, он плох, и время жизни его истекает. Терять нечего, и я начала поить его самым сильным зельем, какое знаю. Начав, прекращать нельзя. Каждую клепсидру нужно вливать на каплю больше, чем в прошлый раз.
Агнесса, вздохнув, поколебалась:
— Слуги все заняты… хорошо, покажи мне, что делать, я посижу с ним.
***
Под утро глаза слипались всё сильнее, и Агнесса старалась сидеть на самом краешке стула, чтобы не заснуть и не пропустить тихое звяканье клепсидры. Вставала, ходила по веранде, разминая затёкшие мышцы, слушая, как скрипучие голоса ночных птиц потихоньку уступают радостному чвиканью дневных.
Вливая по каплям зелье, придерживала голову эльфа. Острое ухо, оказавшееся в непосредственной близи, интриговало: хотелось потрогать, но немыслимым казалось прикасаться к сказочному существу без необходимости, без позволения — только ради любопытства.
Рассвет накатился алой волной, и огонёк масляной лампы побледнел, становясь ненужным. Агнесса дунула на него и всмотрелась в заострившиеся черты эльфа, с внезапной тоской подумав:
«Похоже, умер», — и положила палец на его приоткрытые губы, чтобы понять, дышит ли.
И тут он глубоко вдохнул и открыл глаза нереальной синевы. Прекрасные и изменчивые — как море, как небо.
Медленно, как во сне убирая руку, она всё никак не могла отвести взгляд, со священным ужасом думая, что Гакэру и близко не смог передать, насколько эльф красив.
— Irima, цветок мой, ты позвала меня… — голос оказался под стать внешности, и у Агнессы аж уши поджались — ну невозможно же! Вот про сирен она слышала — так, может, это сирена-мужчина?
Судорожно задышала, отступила, с опаской глядя на нелюдя. А он оживал на глазах, и, привстав, протянул к ней руку:
— Ты рабыня в этом доме?
«Цветок», да ещё и «мой»… Боги, боги мои… Какой я цветок, я усохший пенёк, смоковница неплодущая… нелюдь болен, вот и блазнится ему всякое».
Отскочив на безопасное расстояние, сочувственно спросила, успокаиваясь:
— Ты хорошо меня видишь и слышишь? Понимаешь хоть что-нибудь?
Он внимательно посмотрел на неё удивительно ясными глазами:
— Вижу и слышу. Понять — пытаюсь. Моё имя Релитвионн, я из Листвы. Не бойся меня, я не сделаю тебе ничего плохого. Как зовут тебя, прекрасная nis?
Ей хотелось сказать ему, что она хозяйка дома, и что он, как раб, не то что руки к ней протягивать, а смотреть на неё не смеет. Что он может касаться взглядом только края её одежд, и заговаривать, только если спросят. Но ничего этого не сказала, подумав, что успеется, и только спросила:
— Ты хочешь есть, пить?
Эльф опустил глаза, как будто с удивлением прислушиваясь к себе:
— Да.
— Что вы едите?
— Молоко, хлеб, фрукты… Воды ещё, и, если есть, древесного сока.
Она кивнула и молча удалилась, ошеломлённая и не знающая, как себя вести с ним.
Найдя няню на кухне, поспешила спихнуть дело на неё:
— Эльф ожил. Пришли ему молока, хлеба, фруктов, воды — тут она поколебалась, задумавшись, что за «древесный сок» он имел в виду, но решив, что речь идёт о бражке из сока пальмовых стволов, — и того пойла, которое из пальм делают.