И вот сейчас её почтительно проводили на вернаду, где эльф только утром ещё чуть жив был («ну надо же, как быстро ожил, сволочь!»), дали бодрое напутствие («по-нашему, по-сиамарски!») и ушли в карцер за эльфом, а она стояла посредине и косилась на кувшин с розгами. И ведь деваться некуда: правда уважать не будут.
Потряхивало; голова снова начала болеть от аромата роз, которые, несмотря на конец октября, всё никак не переставали цвести в саду, а после свидания с достойнейшим Зебедесом запах роз стал неприятен, ассоциируясь с ним.
Подойдя к кувшину, Агнесса неохотно выудила из него прут, влажно поблёскивающий в свете масляной лампы, и со свистом взмахнула, ударив себя по ноге на пробу; зашипела от боли и заругалась.
Как раз в это время вошёл эльф. То, с каким он исследовательским интересом уставился на это, подняло градус происходящего до дурной комедии.
— Irima, я сожалею, что причинил тебе огорчение… этот древесный сок — он был перебродившим; я не сразу понял и выпил больше, чем надо, и напугал тебя, не сдержавшись, — голос эльфа был мягок, и, как ни странно, покровительственен.
Надо было обозлиться, но Агнесса только вздохнула:
— Сожалением уже не отделаешься.
— Цветок мой, я готов принять любое наказание, которое ты сочтёшь нужным, — и опять в голосе промелькнула подозрительная искра веселья.
— Что ж, хорошо, хотя бы привязывать тебя не придётся.
— Только если это доставит тебе удовольствие, прекрасная Агнесса.
Поняв издёвку, прекрасная Агнесса наконец обозлилась, но сдержала себя и визжать гарпией не стала, холодно повелев:
— Спусти штаны и обопрись о ложе.
Эльф спокойно подошёл к ложу, не спеша развязал штаны («ну точно базилевс одолжение делает!» — Агнесса поняла наконец раздражение Зебедеса, не испытав, впрочем, к тому ни грана симпатии), спустил их и опёрся о ложе.
Она вдруг поняла, что у него эрекция, и неслабая. Во всяком случае, у мужа такой она никогда не видела — это всегда были муки с полувялым отростком.
«Ничего, сейчас упадёт», — подумала со злорадством и решительно взмахнула розгой.
Эльф дёрнулся, и розовая полоса вспухла на белой коже — впрочем, едва заметная в рассеянном свете лампы. Следующие удары он принимал, оставаясь абсолютно неподвижным. Нанеся двадцать ударов, Агнесса подвыдохлась и уселась в креслице:
— Релитвионн, — она покатала незнакомое имя на языке, — я не люблю жестокость ради жестокости, но нам нужно договориться, чтобы мы могли существовать рядом… Ты должен называть меня на «вы» и «хозяйкой», и не сметь прикасаться ко мне и разговаривать без позволения. Ты внял или тебя нужно наказать ещё?
— Да, госпожа моя, я понял тебя, — она вскочила и ударила ещё раз, и он быстро поправился, — вас.
Агнесса выдохнула: вроде бы договориться удалось, он понял.
— Хорошо. Для закрепления я дам тебе ещё десять ударов. Сильно наказывать не буду, ты ещё нездоров, наверное… Но поверь, это очень серьёзно, и не преступай больше через мою волю.
Она ударила ещё раз и только сейчас разглядела, что он порозовел всем телом, и что возбуждение его вовсе не угасло, мягко говоря.
Смутившись, почти с ужасом грубо спросила:
— Тебе что, нравится это? — и опустила розгу.
Эльф молчал, и она уже хотела возмутиться, но он наконец хрипло ответил:
— Госпожа моя, розги мне не нравятся. Но снять штаны и стоять голым перед желанной женщиной — это возбуждает. Можете меня высечь и за это, но поделать с собой я ничего не могу. Более того, я близок к тому, чтобы кончить, и, если вы продолжите, могу не сдержать себя.
Окончательно смутившись, Агнесса остановилась и отбросила розгу, не зная, что делать. Чувствуя, как багровеют щёки, всё-таки не могла удержаться и косилась на покрасневшее, колом стоящее достоинство раба. Со стыдом поняла, что её происходящее тоже возбуждает, и, желая остановить позорище, тихо сказала:
— Всё, наказание окончено, — ожидая, что он оденется, и удивившись, когда эльф, не натягивая штаны, пал ниц и поблагодарил за уделённое время.
— Что это, какой-то специальный рабский этикет? — не удержала насмешку в голосе.
— Да, я же прошёл школу рабов для удовольствия, — ответ был невозмутим.
Взъелась:
— Что ж ты, учёный раб, за руки меня хватал и чуть управляющего не прибил?
— Госпожа моя, ты просто одета, незаносчива, сидела рядом со мной, как простая служанка — я думал, ты рабыня. И этот древесный сок… я был голоден, он опьянил моментально… — он помолчал и всё-таки закончил фразу, — и ты хотела меня. И сейчас хочешь.