Она стыдливо отвела глаза, вспыхнув ещё сильнее, понимая, что нужно уйти, но осталась и слушала, как он говорит:
— Госпожа, я обучен доставлять удовольствие и мужчинам, и женщинам. Попробуй меня, ты не пожалеешь, прошу тебя.
Подумала: «Кажется, я собираюсь сделать глупость» — но голова, и без того тяжёлая от запаха роз и от возбуждения, не соображала, и Агнесса сделала шаг к рабу.
«Он ведь действительно обучен, и он раб… он не сможет, не посмеет сделать больно или неприятно, и я смогу прекратить в любой момент…», — она сделала ещё шаг.
«И он совсем не человек, не пахнет человеком… сказочное существо… и он, кажется, тоже хочет», — она сглотнула и тихо, напряжённо попросила:
— Ляг на ложе. Я попробую тебя.
Он тут же улёгся, и она, скинув хитон, уселась сверху — узкое ложе не позволяло лечь рядом. Возбуждённая сверх всякой меры, желающая сразу почувствовать его внутри, она не церемонилась, и, крепко взяв раба за член, насадилась полностью и замерла от острого ощущения блаженной наполненности («боги, что я делаю…»).
Он выгнулся и хрипло вскрикнул, и оцепенел так же, как и она. Лежал, зажмурившись и вцепившись руками в ложе, тихо постанывая.
Она двинулась, и он вдруг прихватил её за талию. Замерла, нахмурившись, и он тихо попросил:
— Госпожа, подожди. Если продолжишь сейчас, я кончу.
Она двинулась с лёгкой насмешкой:
— Так кончай.
— Я… нельзя. Рабу нельзя без разрешения.
— Я разрешаю.
— Нет, если это будет один раз, я хочу, чтобы долго, — он тяжело дышал сквозь стиснутые зубы.
Склонившись к нему и прижавшись грудью, она шепнула:
— У нас ночь впереди, ты можешь кончать сколько захочешь и сможешь.
Раб часто задышал, на лице вспухли желваки, он говорил всё быстрее:
— Nis, у меня не было так долго, я не могу, мне так хорошо, я не могу больше, — впился в её губы поцелуем и закричал, изливаясь.
Безумно возбуждённая, полная неутолённого желания, она с лёгким разочарованием застонала — но ей ещё никогда не было так хорошо от того, что мужчина кончил в неё. С мужем это бывало долго, нудно, утомительно, болезненно — и никогда не возбуждало.
Удивительно, но только что кончивший эльф вдруг каким-то очень лёгким движением оказался сверху, не выходя из неё, и начал жадно целовать — в прикрытые веки, в губы, в грудь. Его естество снова стало твёрдым, и первый же удар вырвал крик наслаждения из женщины.
— О, госпожа не привыкла получать удовольствие, — лёгкий шепоток был ехидным, и она бы возмутилась, но ослепительное, неиспытанное ранее удовольствие лишило её речи и соображения.
Утром, потягиваясь, вдыхая его запах, она сонно пробормотала:
— Уедем в поместье, Зебедес нас не найдёт… да и не вспомнит, надеюсь.
Эльф промолчал.
— Почему ты его не убил? Мог ведь, я вчера поняла. Сам предпочёл умереть…
— Госпожа моя, законы вашего мира предполагают, что в доме, где раб убил господина, всех остальных рабов мучительно казнят… а там были дети, — он умолк.
Агнесса только сейчас сообразила, что он давно перешёл на «ты», но это показалось неважным. Шепнула:
— Уедем, не найдёт, — и уткнулась носом эльфу в грудь.
Часть 2
«Эльфийский юмор — это когда летом снежинка падает на ладонь. Ведь скоро зима!» ©
Утро принесло трезвость и стыд за вчерашние кошачьи вопли, которые слышал весь дом. В лучшем случае. В худшем их слышали и в соседнем — надо было убираться, и как можно скорее.
Эльфа не было. Сбежал? Что ж, если и так…
Разум паниковал и строил планы спасения, но паника ощущалась наносной, поверхностной: телу и чему-то в глубине разума было хорошо и безмятежно. Восприятие мира изменилось, и Агнесса понимала, что эта безмятежность и внутренний покой — навсегда с ней, что она стала другой. Как будто что-то внутри распрямилось.
Не опустила глаза перед вошедшей Калиссой, хотя раньше застеснялась бы себя:
— Выедем завтра на рассвете. Что не успеем собрать за день — оставьте здесь.
Калисса согласно кивала — видно, так же думала.
— Еды принеси. Хлеба, сыра, винограда. Здесь поем, — вставать не хотелось, заснулось-то только под утро, — и не беспокойте меня. Я посплю.
— Поспи, деточка, никто тебя не потревожит, — тон няни был таким понимающим, что Агнесса всё-таки смутилась, — только Мелетий спросить что-то хотел.
Зевнула:
— Зови.
Кухонная девчонка принесла еду и поставила поднос на низенький столик у ложа. С ней пришёл Мелетий — хотел, как выяснилось, узнать, не желает ли госпожа чем распорядиться.