Нос наполнился ароматами розмарина и тимьяна, веточками которых перекладывали одежду, чтобы уберечь от моли.
Пришлось перебрать несколько полок и ящиков, прежде чем я нашла то, что нужно: сорочки, рубашки, шерстяные чулки, зимняя шапка, шарф, рукавицы, перчатки. Из сундука достала беличью шубку. А потом и валенки.
Всё же мужская одежда была для меня слишком грузной и неудобной.
Свёрток получился увесистым. Пришлось разыскать скатерть и завернуть в неё всё это богатство. Сверху положила книги и завязала узлом, а потом поставила у двери рядом с растрескавшимся от сырости пианино. Даже крышку открывать не стала, чтобы не расстраиваться.
Бабушка любила, когда я музицировала. Иногда вечером она распахивала двери между нашими комнатами и садилась слушать. Наверху пианино лежала толстая пачка нот с романсами, сонатами и пьесами.
Двери в комнату бабушки оставались запертыми уже много лет. У меня духу не хватало распорядиться её вещами. Иногда я впускала туда горничную для уборки, а потом снова закрывала двери.
И вот теперь решилась их открыть.
42
Ключ хранился на дальней полке бельевого шкафа. Пришлось заново перебирать свёртки.
В замочную скважину я попала не с первого раза. Дрожали пальцы. Да и проворачивался ключ неохотно, со скрежетом, будто сообщал мне, что не стоит этого делать.
Но я была настойчива. Словно где-то внутри, в самом центре груди родилось знание, что теперь я смогу туда войти. Заглянуть в лицо своему прошлому. Проститься с памятью о бабушке и отпустить её.
Будто услышав мои мысли, щёлкнул, открываясь, замок. Дверь заскрипела, но отворилась.
А я набрала побольше воздуха и шагнула внутрь.
Дыхание перехватило. К глазам всё же подступили слёзы, и это было вовсе не от скопившейся за годы пыли. Просто здесь всё оставалось по-прежнему. Казалось, бабушка сейчас выйдет из-за ширмы, улыбнётся и скажет: «Ты уже проснулась, детонька? Ну идём завтракать».
Чтобы дать себе время и совладать с чувствами, я подошла к окну. Раздвинула тяжёлые портьеры, сохранявшие в комнате полумрак.
Свет хлынул внутрь. Безжалостно разогнал тени прошлого. Осветил покрытые пылью полки этажерки, пяльцы с вышивкой и клубки ниток, пожелтевшие страницы раскрытой книги, оставленной на столе, перекинутую через ширму шаль.
Всхлип вырвался из самой глубины горла, пришлось закрыть рукой рот, чтобы не разрыдаться.
Эту шаль я связала сама, крючком, и подарила бабушке на её последний день рождения. Рукоделие не вызывало у меня восторга, и это чувство было взаимным. Простейший узор мне не давался, петли выходили разного размера и плотности, иногда приходилось распускать связанное за несколько часов и начинать заново.
И тем ценнее для меня была реакция бабушки. Её просветлевшее при виде подарка лицо. И то, что она не забывала набрасывать шаль на плечи прохладными летними вечерами.
Я стащила её с ширмы и прижала к лицу, ожидая вдохнуть родной, бабулин запах. Впрочем, я знала, что это лишь моя фантазия, поэтому даже почти не расстроилась, когда от шали пахнуло уже привычной сыростью и затхлостью. Всё равно заберу её с собой. Она относительно тёплая, пригодится. Я решительно свернула шаль и сунула в ожидавший у двери свёрток.
А потом окинула бабушкину комнату взглядом и недовольно поморщилась. Негоже оставлять её в таком виде.
Я снова залезла в свой шкаф и начала перебирать свёртки. Отыскала старенькую косынку и, отведя ей роль тряпки, отправилась убираться в бабулиной комнате.
Наверное, нужно было перенести уборку на потом. Нагреть воды, принести мыла и хорошенько здесь всё вымыть. Но мне хотелось уже сейчас что-то сделать. Это желание было настолько сильным, что я даже не пыталась ему сопротивляться.
Смахнула пыль с этажерки. Закрыв книгу, встряхнула скатерть, покрывавшую стол. В воздух поднялся клуб пыли, заставив меня расчихаться. Скатерть была красивая, кружевная. Моя бабушка сама сплела её коклюшками.
Вот она была по-настоящему искусной рукодельницей.
На секретере остались тёмные пятнышки чернил, это моя работа. Свои первые буквы я написала в этой комнате, за этим откидным столом. Бабушкино кресло тогда было для меня слишком низким, и она положила на него несколько томов энциклопедии, назвав это сиденье царским троном.
Улыбаясь воспоминаниям, я заботливо протёрла каждый ящичек секретера. Показалось, что самый крайний слева слегка отличается от других. Будто потемнел от влаги.