- Я хотела показать тебе доказательство. Ты сказала, что мой муж не слабый. Я не согласна. Это моя Библия. У моего мужа тоже есть своя Библия. Она всегда при нем, и он читает ее постоянно.
Нора подавила безумный, уставший смех. Постоянно. Где бы ни жила Мари-Лаура, она не до конца избавилась от французского акцента.
- Он типа дрочит на нее, - согласилась Нора. - И что?
- А то, что однажды ночью я наблюдала, как он открывает свою Библию. Он перевернул страницу и улыбнулся. Я никогда не видела, чтобы он так улыбался. Я знала, что он не видел, как я наблюдаю за ним. И знала, что он бы не улыбнулся, если бы он видел меня.
- Улыбнулся Библии? Должно быть, читал Песнь Соломона.
- Не совсем.
Мари-Лаура открыла свою Библию и взяла клочок бумаги, слегка пожелтевшей со временем.
- Он вышел на мгновение. К нему пришел Отец Генри. Наедине с его Библией, я говорила себе, что только хочу увидеть, написал ли он наши имена и дату свадьбы в ней. Конечно же, нет. Мое сердце разбилось, но, тем не менее, я перевернула страницы. Возможно, я бы нашла какое-нибудь утешение в этой книге, которую он столько читал. Никакого утешения я не нашла, зато нашла это.
Она протянула записку Норе. Охранник не пошевелился, когда Нора протянула руку и взяла ее. Осторожно она развернула ее и прочитала.
Ты блондинистый Монстр, я бы отдал свою правую руку за еще одну ночь, такую же, как прошлая. Зная тебя, ты бы это сделал.
И внизу записки было написано еще два слова.
Je t’aime.
«Я люблю тебя» на французском.
Кингсли оставил Сорену любовную записку в его Библии, и Сорен хранил ее.
- Их были сотни, - продолжила Мари-Лаура, теперь грустная улыбка сошла с ее лица. - Сотни записок от моего брата моему мужу. Большинство были такими - смесь любви и ненависти. Некоторые только о любви. Некоторые только о ненависти. Одна... - Мари-Лаура прервалась, чтобы рассмеяться. - В одной было просто написано "Плохие новости - я беременный. И он твой". Мой брат и его чувство юмора. - Она покачала головой, словно старшая сестра над глупой шуткой младшего брата.
Нора тоже хотела засмеяться с шутки Кинглси тридцатилетней давности, но над ее сладостью, глупостью и абсолютной интимностью, сочащейся из дурацкой шутки, которую Кингсли захотел написать и вложить в Библию Сорена, чтобы тот нашел ее позже и посмеялся. Кто бы ни нашел эти записки, не придал бы им значения. Кингсли и Сорен - это был не просто секс или похоть, которая снова и снова сводила их. Они были влюблены. Нора знала это. Знала годами. Но Мари-Лаура не знала до того момента.
- Я сохранила эту записку в качестве доказательства, если оно мне понадобится, - сказала Мари-Лаура, теперь ее голос снова был холодным и бесчувственным. - Остальные я оставила там, где нашла их. Мой муж... Я никогда не встречала кого-то настолько умного. И все же, любовь сделала его таким слабым и таким глупым, что он оставил дюжины доказательств своего романа с моим братом в своей Библии. Ах, да, мой муж был слаб. Любовь сделала его слабым. И тогда я поняла, что и меня любовь сделала слабой. Я больше не хочу быть слабой.
- Я знаю, что они бы рассказали тебе со временем. Кингсли не хотел говорить об этой своей стороне. Но он бы рассказал. Даже я знаю, что он рассказал бы.
- Неважно. Они лгали своим бездействием. Они использовали меня.
- Использовали тебя? Сорен говорил тебе, что он не любил тебя. Ты знала это еще до того, как вышла за него. Он думал, что ты хотела денег, думал, что ты нуждаешься в них.
- Я хотела его, любила его. А он не любил меня. Даже мой собственный брат не любил меня. Кингсли любил моего мужа сильнее, чем собственную плоть и кровь. Мой муж любил моего брата сильнее, чем собственную жену. Я не знала, что делать. Записки, которые я прочитала... слова разъедали мой разум. Я постоянно молилась. Днями напролет я гуляла в одиночестве в лесу, пытаясь очистить сознание, пытаясь найти ответ. Вместо этого я нашла эрмитаж... их эрмитаж. И получила то чудо, о котором молилась.
- Какое чудо?
- Девушка, беглянка, скрывающаяся в эрмитаже. Длинные темные волосы, почти моего роста. Это должно было произойти. Судьба. Она была идеальной.
- Идеальной для чего?
- Передо мной предстало столько вариантов, столько мыслей. Я могла рассказать Кристиану о происходящем. Он любил меня, поклонялся мне, хотя мой душевнобольной муж ни разу не прикасался ко мне. Если бы я попросила, он бы убил ради меня мужа... убил брата. Но тогда я подумала о записках и о том, как сильно, должно быть, они любили друг друга. И я любила Кингсли, хотя и считала, что он украл привязанность моего мужа ко мне. И тогда я поняла, что должна сделать. Я бы убила себя.