Награждение происходило в Главном Корпусе «Министерства Внутренних Дел», в Первой Парадной Зале. На Большой Сцене нарисовалась неразлучная полицейская парочка, смущённо подгребла к генералу.
— Практически всех пойманных ими бандюгов вчерась выпустили по амнистии, — добавил Вахромеев. — Но это значит только то, что медали запоздали. А не то, что менты сработали хреново!
Генерал фамильярно наколол награды на груди и представил полицию кворуму в зале:
— Прошу любить и помнить! Родственники — типа братья! Свинук и Свинятин! Им — героям, слово!
Награждаемые сегодня одели служебные бушлаты, были без оружия и без наручников.
— Мы не родственники, — поправил Свинятин.
— Мы просто работаем вместе, — подтвердил Свинук.
— Это народ не волнует, — тихо отметил генерал. — Скажите спич или спасибо, и убирайтесь со сцены! Мне ещё полсотни медалей надо раздать…
Днём
У тлеющего костра, на Главной Столичной Помойке, посиживали Тома и Профессор. Супруги отобедали ржаным хлебом с солёным салом, и сонно смотрели вдаль.
Там, вдали, по полю гулял Нацик… без нимба и иных признаков ангела, но с улыбкой на блаженных устах. Рядом бегал Зверь в виде единого целого кобеля, он махал задорным хвостиком.
— Профессор! Пошли просить отца Серафима о трудоустройстве и каяться? — не выдержала позыва сердца Тома.
— Пятнадцать лет я преподавал физику и не верил в Бога, — неуверенно заявил экс-учёный. — А прожив на Помойке ещё пятнадцать лет — не только не верю, но и разочарован в Боге, в которого я не верю…
…по полю, в направлении храма, шли муж и жена. На ручках у Томы пушистым клубком свернулся Зверь. Он — спал, и ему снились стихи:
Ангелы в небе играются чудно,
Солнышко светит, роса на траве,
Спас меня Господи — дал то, что нужно,
Обрёл я блаженство на грешной земле…
Вечером
— Сорок дней назад мы подобрали тебя на улице: голодного, холодного и покрытого язвами! Мы тебя отлелеяли и стали холить. И ты, в порыве благодарности, завещал нам свою душу! Мы оценили глубину Поступка, так как душа — это самая ценная вещь для разумного человека. А ты разумен, даже очень. И у тебя громадный потэнциал! Очень громадный, хех! — молвила первая Хрюшка со Столичной Рублёвки, и облизнулась.
— Сорок дней назад ты увидел нас на улице: сытых, лоснящихся жиром и унизанных златом! Ты нам дал Знание счастья. И в порыве благодарности мы подарили тебе миллион!.. Ты оценил наш подарок, так как деньги — это самая важная вещь для жирных свиней вроде нас!.. — молвила вторая Хрюшка со Столичной Рублёвки, и закручинилась.
Клюев согласно кивал, так как кивать несогласно не было причины. А ещё несогласно не кивают, это делают только в знак согласия. Не кивать вообще Клюев не смог.
— Нас свела Госпожа Удача, но сегодня мы расстаёмся: юноша с глазами убийцы и две многопудовые тётки. Так надо! — молвили обе Хрюшки.
— Заметьте, не я это сказал! — торопливо подытожил Клюев. Он кинул свою душу на полочку для обуви, взял кейс с наличным миллионом и спешно покинул рублёвский особняк.
Хрюшки вышли в сад и начали играться с Клюевской душой. Когда им это наскучило — они ушли кушать, а потом забыли про душу.
* * *
Душа валялась в саду и мёрзла. Зимой её согрел снег. Весной душа расцвела.
38. Эпитафия
Михал Михалыча похоронили на столичном кладбище — в день смерти, до захода солнца. По албанскому обычаю.
2006, 2018 (ред.), 2020