Давно примечал (Annette не услышит), что если… как Лена… то оператор мысленных кинолент не покажет смелых ракурсов (целомудрие своего рода). Только вопрос по допущенному самоцензурой сценарию (не сбейтесь, вопрос также мысленный): бывает у тебя, скажем, видение, когда голосит окружающая действительность, премьера, парад, круиз, Валерий Авессаломович целует ручку, завтрак с меценатами, ужин с полудурками, к ней как-то Вяземский подсел (полудурки спрашивают: какой? — повторяешь: Вяземский), все подгогатывали — Кудрявцев вступил в гольф-клуб (Пейцвер веровал, что твой муж — не жадный блатмейстер, и проштампует Пейцверу вход, вроде средства от жировых складок, готов принять титул газонокосильщика), после Кудрявцев пустил слезу сентиментализма — в годы давние мог стать умельцем фотографии, сам Гиппенрейтер путевку в жизнь: «Пейзажные — да!» (впрочем, не мифология ли Кудрявцевой-старшей?), вот почему имя Кудрявцева в первой пятнашке благовливателей в хайтекнутую домовину для выставок фотоискусства (помню, вместе ехали по Остоженке, Кудрявцев, показывая на очередь филомультимедиатов, схохмил: «Ольга Львовна тает при мне. Кстати, тебя она тоже любит» — хорошо, что умею скрипеть междометия одобрительно — Ленка — тот случай, когда хочу поименовать ее глупышкой — счастлива — не снобствуй, это же успех). Нет, видения предпочтетельней, — сходят с сонных снегов неотысканных перевалов, и ты вглядываешься: мог бы он меня (видения потому и невинны, что не имеют процессуальных последствий) выкрасть? В самом деле (я, во встречных видениях) мог бы?
Каждый человек — Гранд-Опера (хотя бы по количеству гримерных, а не из-за вокальных данных). И пока Annette поет (узнаю, что бабушка в свежие годы была лемешисткой — т.е. за тенором Лемешевым бегала, как коза за козопасом), поет (от многоглаголанья губка сохнет — трогает ловким жальцем — я не масон, но нет ли здесь иероглифа?), все гадаю: ведь она из генерации новой, мораль до марта 1953 года ей не страшна и даже до ноября 1982-го, формально, допустим, затронув, не привела к тому, что если кто тебя тронул, сразу волочь к палачам или на психовозку. Как тебе при свете? (Вовсе не при Свете, но почему бы не протестировать на полиграфе Вернье: «Люблю я при Свете, / Ласкать свою Таню. / А если устанет, / То очередь — Свете. / Сменяя друг друга, / Попотчуют друга. / И Таня упруга, / И Света упруга. / Ни Тане, ни Свете / Нет равных на свете! / Хоть есть на примете… / Но, чур, всё в секрете» — само собой, Таню легко махнуть на Аню по крайней мере текстологически). Вернье также рекомендовал (для тех, кто ценит подробную рецептуру): блондинок подавать на темных простынях (усиленная белыми бледность в состоянии отбить аппетит), брюнеток, соответственно, с противоположным гарниром — отчеркнет темное диво впадинки.