Пейцвер меня поберег, передавая монологи Пташинского. Моей персоне, оказывается, тоже досталось. Доползло кружным путем. «Он один в белом пальто», «рыцарь холециститного образа», «работает над книгой “Путь одинокой души среди выблюдков”», «забурел, а все равно буреет, когда при нем восторгаются другими искусствопедиками» и т.п. Шпильки младенческие (или выдохся на Вернье?), но была одна, которую все же не стоило произносить — «его проблема не в том, что любимая женщина живет не с ним, а в том, что у мужа любимой женщины денег больше, чем у него». Митька-то знает (или полузнает), да я сам ему сбрякнул разок (по пьяни), что иногда все же мы ошибаемся поворотом на жизненной трассе — он не понял — а я (синдром Мидаса) показал на Лену в красном сумраке сентябрьского дачного костра. Но Пейцвер, простодуша, точно, как Архимед, выскочил из ванной и носился по Москве. Далее. Я сделал ход не в духе барона Энгельгардта, а барона Унгерна. Нагрянул в ханскую ставку — звякнул Пташинскому. Он хохотал. Всем известно, что вы чисты, как Онегин и Ларина (вот я и не хотел бы…). Да кого, душа душещипательная, это волнует? Им до лампочки — начнут или не начнут базу землян на Луне! А Пейцвер на подтанцовке — что несет этот чурила так же эпохально, как радиостанция «Маяк». Тебе напомнить анекдот Фаины Георгиевны? но вы натуралы, тем более, предпенсионные… (А зачем Вернье пинал?) Ничего не пинал. Как есть, так есть. И что за бенц из-за Ленки, раз ты теперь с
Шурымуриной? По-мужски выбор одобряю. (По-мужски — шел бы ты на хвою).