Выбрать главу

Все же я прихватил Джеффа и Грейс на Истру, без обещаний (неизвестно, заглянет ли Шницель к камельку), побродим по дому (галерея слабенькая — Кудрявцев демонстративно не прибегает к моим консультациям, я, со своей стороны, святочно радуюсь каждому приобретению и корю за неизданный каталог — для своих, а все же светильник миру — Лена, добрячка, иной раз не устоит перед мурой, но «Водяная мельница» Юрия Клевера, так и быть, нравится), побродим по декабрьским сугробам — на коньках Грейс могёт? — Анечка Мурина (Джефф ее знает) манкая на коньках (Джефф гогочет, ему известно слово «kholostyak»).

Морозные щеки друзей и «друзей» (спьяну как-то челомкался со Шницелем!) — неизбежный взнос за Лену — на ее смеющемся примере научаю Грейс по-русски три раза — «Ты не говорил!» — Грейс почти негодует на флегму Джеффа в вопросах фольклористики — «Господи, у них обычаев… Нельзя, например, через порог здороваться» — «А целоваться?» — задорная Грейс — «Смотря с кем», — Лена ей помогает, мы на бис играем биографию дружбы — «Когда снова позовешь в цедеэл? Боишься, жмотяра, Витька и Митька все сметут?» — реплика в щеку, Витька и Митька не слышат, Митька кричит Грейс, что покажет, как чудо-богатыри растирают торс снегом. Если бы Провидение (взяв на карандаш давнее прошение Иоганна Вольфганга фон Гёте), остановило мгновенье, Митька Пташинский, полуголый, полупьяный, и сейчас стучал бы себя кулаком в припорошенный подшерсток, прыгая за грациозной Грейс с клекотом «фы-ры-ры-ры» (кадр из «Бури и натиска»?), и все повторялось бы снова. Он бы ждал, что она споткнется (снег за шиворот, снег на губы), нет, милок, не в этом фильме.

Славный sabantuy, глупый, но славный. Когда наша троица двигала обратно, Джефф спросил Грейс, кто на нее произвел наилучшее впечатление (Джефф склонен к канцелярским конструкциям) — вероятно, Митька? «Ты!» (целует Джеффа). «Ты!» (целует меня). «Все!» (целует обоих). Но вообще мистер Вержбовский (никогда не плясала рок-н-ролл, схватила технику за десять минут — гениальная, да? — вазу китайскую, жаль, раскокали — ничего, Кудрявцев сказал, не жалко, что значит слово «shyrpatrep»?) А еще тот, смешной, у которого лицо как будто натерли точильным камнем. Угощал мохито (после рок-н-ролла, жуть, какая в горле Сахара). Я благодарила между буль-буль (показывает), но без любезностей. По-моему, он клеился. Намекнула: мой муж не только интеллектуал, но спортсмен (Джефф польщен, хотя есть чему удивиться, последний раз гонял мяч подростком, вернее, позевывал на воротах, «англичанин»). Дядька с мохито (кто-нибудь знает, сколько ему лет?) плел, что шарики (ничего себе, шарики!) для мохито — вы о лаймах? — спросила — да, о лаймах (произнес «lime» почти как «love me», маньяк; Джефф, тебе не кажется, что пора бы заехать ему в табло?) — так вот, шарики растут у него в оранжерее — сейчас декабрь, а они в белых цветочках! — Don’t pull my leg (не вешай лапшу), хотела отбрить, но решила изящней: «У меня тоже оранжерея, а еще собственный зоопарк, остров, самолет, ха-ха-ха!» — «А он?» (я и Джефф с синхронной тревогой). «Зоопарка нет, зато чистокровные скакуны». Вообще он обрадовался. «Самолет, не проблема, найдем. Лучше два: очень-очень-очень маленький — только ты и небо, если от всех тошнит, и очень-очень-очень большой, если от всех еще не тошнит. А у вас так бывает, когда от всех тошнит?» Ответила, что, вероятно, у него какие-то симптомы возраста, ловко?