«А, кстати, имей в виду, Каплонь — не совсем пустое место. Наткнулась на ее эссе о Блоке. Без тривиальщины». — «Угу» — «Знакомая знакомой, ты не знаешь, между прочим, особа жгучезнойная — дать номер? — видела стишата Каплонь в сборничке для навечно молодых» — «Никакие?» — «Как ни странно, нет. Подросток с тяжелой биографией — ну, представь, быт промзоны, алкаши, аборты — в ней живет» — «Угу» — «Конечно, об Андрюше гаденько. Но я поняла в чем фокус. Она, судя, по крайней мере, по стихам, мечтает о другой жизни, женщины все (смех снисходительный) мечтательницы, о такой, которой Бог, как шмотками, прости, на распродаже, завалил Вернье. Ты согласен?» — «Угу» — да, начиналась песня, что в Лене не люблю — «сироп для ближнего», по диагнозу Пташинского, — я был готов раскрыть про сон — но путать треугольник яви с треугольником сновидческим — лишь припомнил, как Вернье сказал, что будь страдатели литерадуры чуть сообразительней, давно бы сочинили автобиографию из собственных снов.
Помолчали. Вероятно, лишнее про сны. Могла счесть за намек. Перевела на мой кашель, мою жадность (или папиросы — род пижонства?), с перечнем пастилок от горла и сходных хворей ее детей. Я прочел фрагмент. Например, «лягушачьи прыжки тщеславий». Одобрила. О «влюбленности во всех, речь не исключительно о дамах». Да, хорошо. «Незакомплексованное христианство» (пожалуй), «эрос жизни» (Аркадий, не красуйся), «в его импровизациях тема счастья и тема смерти» (дай Ане Муриной на экспертизу; платоническая ревность?), а, вот, сюда же, собственные Вернье слова — «Вы уже мертвые? Это вопрос хронологии», вот еще — «Он научил всех, кто располагал способностью стать учеником, т.е. мог за буффонадой развидеть подлинное (“Развидеть” — бр-р-р; я выкинул) вкусу к прошлому. (Тяжеловато, но “вкус к прошлому” — да, точно) Ведь, согласимся, все флаги, группы, партии (Не нагоняй объем), консультанты для искушенных и дрессировщики для простачков, душепопечители по самонайму… (Запахло Солженицыным — Пожалуйста, не перебивай) …спринт к обрыву — не то, что ему нравилось… (Вот, сбился, перескочив абзац) …есть вкус к прошлому или нет вкуса к прошлому» (Да, да), «женское красивое лицо стоит всего прогресса» (некрасивые обидятся; мудро, но я оставил).
Что ж, оба вы милые романтики (угу; пассажи иного толка благоразумно не цитировал), но ему скучно было внутри музейного шкафа, а тебе не скучно — я не права? (игривые ноты); христианством не надо жонглировать как тезисами марксизма-ленинизма (угу, законспектирую), шпильку о публицистике, из-за которой я неповоротлив, как бревно, стерпел; дашь весь текст? — угу (знала, не в моих правилах). В общем, ты молодец. А-а! — Федька-шантажист (смех счастливой наседки, но ее смех всегда люблю), контрольная — это тебе не баталии властителей дум. Напомни, как японцы говорят «пока»? Гудки.
30.
Я всегда верил (глагол несколько претенциозный) в талант, который зафиксирован материально, и книги вашего покорного слуги (на полке брезгливо вне соседства с кем бы то ни было), журнальные оттиски, интервью в жанре «с умным собеседником» (буклеты с выставок все же столь любовно не храню), подтверждают мою веру… все меньше. (Совет, между прочим, начинающим: не будьте чересчур щедры на дарственные — неизвестно, как их потом употребят). Разумеется, я не каторжанин. Подарок Лены к моему сорокалетию — письменный стол с грифонами на тумбах (почему грифоны? цари зверей и птиц, еще с намеком на энгельгардтизм, в антикварном врали, что стол принадлежал Савве Мамонтову — ну-ну — и девочка без персиков за ним купалась в красках) — мне памятен не дóбычей на-гора из шахт эстетики (ноутбуком предпочитаю шуршать на оттоманке), а тем, как после Лена забегала (всего-то два раза, причем, второй — вместе со сценографом из Питера, представилась «сценографиней», да, юмор, но хорошо, не сценографин, если кратко — «дура с добрым сердцем» — Лены, не мои, слова — в самом деле, сценографин талдычила, что Кудрявцев «должен наконец открыть для себя театр как явление») и — я помню этот взгляд на обжившихся грифонов — так смотрел, будьте покойны, Мамонтов на свеженький «Метрополь», цитируя из Ницше — «построишь дом и понимаешь, что научился кое-чему». Я ждал свойского вопроса — «Ваяешь?» или «Манит муз?», но не спрашивала — тогда сам: «Боишься, сплавлю?» — «Хочешь, сплавь…» (обидка не клинической температуры) — «Что вы! Такие столы — музейная ценность! Как вы не улавливаете?» (сценографиня), мы переглянулись по-масонски, и тут — правда или придумал? — на донцах глаз у Лены было, как у «Маленькой О.», когда меня осматривала, инспектируя помаду и покусы. Кстати, тогда же узнал, что сценографиня из моих идолопоклонниц (цыганит дарственную — сдаюсь без боя), требует новинок — в Санкт-Ленинграде (вновь юмор, видите ли, у нее) не раздобыть — перечисляет с интеллигентным торжеством — две статьи из «коллективных сборников» (термин сходствует с «общественным ватерклозетом», не кажется? я не произнес) нашлись (восторги по поводу «соседей» воспринимаю, как налог на дурость), но «Тайна Босха» могла бы добить менее опытного воробья (масонский сигнал Лене — не проговорись — «Тайна Босха» — свершенье Димочки Наседкина), заверил дружески, что как из типографии поступит, сразу извещу. «Автограф не зажилите?» — «Никогда не жилю».